Отправлено: 15.09.17 08:43. Заголовок: Хороший текст
О бренности
Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины… Перед ним, как перед полководцем, осматривающим поле битвы, расстилалась целая картина… Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев. Вокруг напитков в художественном беспорядке теснились сельди с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра (3 руб. 40 коп. за фунт), свежая семга и проч. Подтыкин глядел на всё это и жадно глотал слюнки… Глаза его подернулись маслом, лицо покривило сладострастьем… — Ну, можно ли так долго? — поморщился он, обращаясь к жене. — Скорее, Катя! Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами… Семен Петрович, рискуя ожечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки… Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной… Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился… Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот… Но тут его хватил апоплексический удар.
Отправлено: 01.10.17 05:30. Заголовок: Шикарный текст со Сн..
Шикарный текст со Сноба: прям русский С. Кинг! Серьёзно: очень напоминает его реалистические или почти реалистические рассказы о детстве, — например, первую часть Hearts in Atlantis или The Body. (Между прочим, второе название на русский нельзя переводить как «Тело» или, тем более, как «Труп», — не только из-за непомерной мрачности такого перевода и не потому, что мрачность в повести не главное, а прежде всего потому, что body — слово очень многозначное и означает, в частности, «команда», — так что на обложку аудиокниги четверо мальчишек, героев повести, попали как бы не случайно.
Говоря про The Body, особенно приятно напомнить, что вон и в США в 1960 году жизнь у некоторых детей тоже была собачья )
цитата:
...Подлинное равенство, впрочем, было только в одном месте — в садике номер пять на Тополиной аллее. Туда вся улица Мира ходила. И все, даже самые небитые, огребали тапком или свернутым журналом от воспиталки Ирины Робертовны. Она нас ненавидела за то, что муж когда-то заставил ее из Риги переехать. Иногда давала по башке, если ее имя выговорить не можешь (а почти никто не мог). Но чаще всего била во время тихого часа. Шепнешь два слова соседней раскладушке — и сразу бум-бум-бум гремят шаги в твоем направлении. Одеяло рывком в сторону, одна огромная рука вжимает твое тельце в матрас, другая, которая с журналом, наотмашь бьет по жопе: ррраз, два, три. В этот момент главное было не заорать. Если заорешь — отхлещет по полной и родителям еще скажет, что хулиганил во время сна...
Отправлено: 01.10.17 19:54. Заголовок: Спасибо за ссылку. В..
Спасибо за ссылку. В связи с ней захотелось Кинга перечитать, помню эту его повесть, потрясающая. Словно сама там присутствуешь, с этими ребятами. Все-таки Кинг гений.)
Отправлено: 03.10.17 10:33. Заголовок: ЖИЗНЬ Отдаешь свои в..
ЖИЗНЬ Отдаешь свои волосы парикмахеру, Отдаешь глаза - постыдным зрелищам, Нос - скверным запахам, Рот - дрянной пище, - Отдаешь свое детство попечительству идиотов, Лучшие часы отрочества - грязной казарме школы, Отдаешь юность - спорам с прорвой микроцефалов, И любовь - благородную любовь - женщине, мечтающей... о следующем, Отдаешь свою зрелость службе - этому серому чудовищу с тусклыми глазами и механически закрывающимся ртом - И гаснут глаза твои, Седеют волосы, Изощренный нос принимает форму дремлющего извозчика, Грубеет рот, И душу (печальницу-душу) погружаешь в омут будней - Тьфу ты, черт, я, кажется, отдал всю свою жизнь?!
А.П. Чехов Шампанское (Мысли с новогоднего похмелья) Не верьте шампанскому… Оно искрится, как алмаз, прозрачно, как лесной ручей, сладко, как нектар; ценится оно дороже, чем труд рабочего, песнь поэта, ласка женщины, но… подальше от него! Шампанское – это блестящая кокотка, мешающая прелесть свою с ложью и наглостью Гоморры, это позлащенный гроб, полный костей мертвых и всякия нечистоты. Человек пьет его только в часы скорби, печали и оптического обмана. Он пьет его, когда бывает богат, пресыщен, то есть когда ему пробраться к свету так же трудно, как верблюду пролезть сквозь игольное ушко. Оно есть вино укравших кассиров, альфонсов, безуздых саврасов, кокоток… Где пьяный разгул, разврат, объегориванье ближнего, торжество гешефта, там прежде всего ищите шампанского. Платят за него не трудовые деньги, а шальные, лишние, бешеные, часто чужие… Вступая на скользкий путь, женщина всегда начинает с шампанского, – потому-то оно и шипит, как змея, соблазнившая Еву! Пьют его обручаясь и женясь, когда за две-три иллюзии принимают на себя тяжелые вериги на всю жизнь. Пьют его на юбилеях, разбавляя лестью и водянистыми речами, за здоровье юбиляра, стоящего обыкновенно уже одною ногою в могиле. Когда вы умерли, его пьют ваши родственники от радости, что вы оставили им наследство. Пьют его при встрече Нового года: с бокалами в руках кричат ему «ура» в полной уверенности, что ровно через 12 месяцев дадут этому году по шее и начихают ему на голову. Короче, где радость по заказу, где купленный восторг, лесть, словоблудие, где пресыщение, тунеядство и свинство, там вы всегда найдете вдову Клико. Нет, подальше от шампанского!
(Пабло Пикассо. Эскиз картины «Наука и милосердие»)
ТРИ СМЕРТИ ДОКТОРА АУСТИНО
Варлам Шаламов
Бритый затылок коснулся холодной стены. Сыро, хотя солнце давно поднялось. У стены напротив стоят солдаты. Пуговицы их слабо блестят. Одна, две... шесть пуговиц на солдатской куртке. Сбоку стоит офицер. Доктор Аустино видел его в почетном конвое губернатора. Но тогда он надевал каску с плюмажем. Сейчас – в фуражке. Ведь нынешний день – будни офицера, будничная ежедневная работа. Рядом, у стены – товарищи. Они не знакомы доктору Аустино, но это его боевые товарищи, друзья, которые боролись и умирают за одно дело. Они жмут друг другу руки, слегка позвякивая кандалами. На глаза осужденных надевают свеже простиранные белые повязки. Доктор Аустино отказывается. У него достаточно мужества, чтобы встретить смерть с открытыми глазами. Но без повязки нельзя, не позволяет устав расстрела: ему завязывают глаза, как и всем остальным. Нестройно запевают песню. Не ладится. Песня обрывается. Сейчас, должно быть, офицер закладывает обоймы в солдатские винтовки: часть патронов с холостым зарядом, часть с боевым. Это для того, чтобы никто не знал, что именно он – убийца. Офицер, вероятно, поднимает руку...
– Стой, остановитесь! Кто здесь доктор Аустино?
Доктор делает шаг вперед. С него снимают повязку. Запыхавшийся солдат путано и несвязно докладывает офицеру. У жены начальника тюрьмы преждевременные роды. Она умирает. Единственный врач этого небольшого провинциального города уехал за добрую сотню миль в горы, вернется только к утру. Начальник обещает все, что угодно. Это первые роды жены, первый ребенок.
– Идите, – говорит офицер доктору, – спектакль отменяется.
Доктор Аустино знает начальника тюрьмы, худощавого зверя с тонкими усиками, затянутого в безупречный, без единой пылинки, мундир. Это он во время митинга заключенных отдал приказ пожарной команде залить камеры водой. Это он совершенствовал систему горячих и ледяных карцеров. Это он, зверь с высшим образованием, собственноручно избивал заключенных.
Доктор Аустино знал и жену зверя – раскормленную, накрашенную бабу, благодетельницу часовен и церквей, которая била зонтиком прислугу, перегревшую на два градуса ванну. Доктор Аустино не пойдет. Славная месть врагу в последнюю минуту жизни.
Чорт возьми, как повезло доктору Аустино! Но ведь Аустино – врач. Он давал университетскую присягу. Чепуха! Он лишен всех прав. Он на пороге смерти. Встреча со смертью освобождает от всех присяг и обещаний. От всех ли? А обещания ненависти? А обещания любви? Доктор Аустино думает о том, кто родится. Это будет, конечно, мальчик. Доктор Аустино видит его, писклявого, нездорового ребенка, обкусывающего грудь кормилицы. Недоносок, с больной печенью и недоразвитым организмом, выросший на грелках, окруженный заботами маленький эгоист. Ему твердят с детства, что он высшее существо, что ему принадлежит мир. Доктор Аустино видит зверенка, топящего котят и выкалывающего глаза цыплятам. Вот он в военном мундирчике, подрастающий убийца. Вот обеспокоенная мать, нанимающая прислугу для “удобства” сына. Доктор видит прислугу – беременную, плачущую женщину, растерянно бредущую по горячей мостовой города. Звереныш вырастает в зверя – он уже командовал разгоном демонстрации, он получил первое повышение в чинах, и вечером, танцуя с бокалом дорого желтого вина в руке – так, чтобы ни одна капля не пролилась, – молодой зверь хвалится своим первым успехом. Другим он не будет – сын зверя.
– Отказываюсь, – сказал доктор Аустино громко и раздельно. – Будьте вы прокляты!
На глаза вновь надевают повязку. И доктор Аустино запевает победную песню.
Остановитесь! Доктор! Умирает человек, и рождается человек. Двадцать лет доктор Аустино ходил по первому зову ночью, в непогоду, больной, – ходил всегда. Выработалась привычка. И почему он стал доктором? Он любил людей – он хотел и стал лечить, спасать жизнь от смерти. Разве сейчас он изменит этой любви? Жизнь человека в опасности, а что важнее жизни? Сам умирая, доктор спасает жизнь двух человек. А может быть, и третьего, самого себя. У начальника тюрьмы ведь есть человеческие чувства. Благодарность. Но если доктор Аустино умрет, все же он сделал благородное дело. Солдаты увидят, расскажут другим – весь город, весь мир будут знать, какой благородный человек доктор Аустино. Он не может не пойти. Он хочет жить. Хотя бы еще сутки. А может быть, и больше – годы. Чудесный шанс! А если нет? Он попробует бежать. Все равно, главное – жизнь человека в опасности, и доктор Аустино, человеколюбец...
– Иду, – сказал доктор Аустино.
Он почувствовал на спине взгляды товарищей, может быть, ненавидящие, может быть, завистливые взгляды. Впрочем, на их глазах повязки. Огромное небо обрушилось на доктора Аустино, и ветер хлестал его в лицо, пока машина, подпрыгивая и беспрерывно гудя, летела к городской больнице. Доктор Аустино указывал на инструменты, и конвойные складывали их в чемодан.
В квартире, где умирала женщина, доктора Аустино встретил растерянный, жалкий человек с воспаленными глазами и зелеными щеками, туго обтянувшими скулы. Нижняя губа человека тряслась, он протягивал арестанту тонкие желтые пальцы с длинными ногтями.
Конвойные стояли навытяжку у огромного бюста Данте. Резные шкафы, полные книг, тянулись по стенам комнаты. На небольшом белом рояле стоял букет завядших цветов. Раскрытая английская книга валялась на диване. Машинка для закручивания усов упала с туалетного столика. Доктор Аустино поднял руки, и измученный худощавый человек бросился к письменному столу. Он достал ключ и отпер кандальный замок. Начальник тюрьмы гордился специальными кандалами. Они надевались лишь важным преступникам лично начальником тюрьмы. Это было одно из изобретений начальника.
Доктор Аустино размял затекшие руки, прошел в комнату роженицы. Утомленное, перекошенное лицо женщины с надеждой смотрело на доктора. Глаза глубоко ввалились, и красная пена выступала на губах.
– Сулему, конечно, мы забыли, – сказал доктор. – Давайте спирт и кипятите воду. Где можно умыться? Я уже месяц не умывался.
Через час доктор вышел из спальни. На руках его, завернутое в белую марлю, лежало синее тельце ребенка. Ребенок слабо пищал.
– Вот ваш сын, – сказал доктор Аустино. – Мать вне опасности.
В комнату вошел вестовой – городской доктор вернулся с гор.
Конвойные отвели Аустино в тюрьму, и он сидел в своей камере до утра, голодный, он был снят с питания – канцелярия тюрьмы уже считала его мертвецом. Утром за доктором Аустино пришли солдаты и вывели его на квадратный тюремный двор.
Бритый затылок коснулся сырой холодной стены. На глаза доктора Аустино надели повязку, и он услышал негромкую команду офицера.
Отправлено: 16.02.18 22:27. Заголовок: Роман горбуна Горбу..
Роман горбуна
Горбун получил анонимное любовное письмо, приглашение на свидание:
«Будьте в субботу пятого апреля, в семь часов вечера, в сквере на Соборной площади. Я молода, богата, свободна и - к чему скрывать! - давно знаю, давно люблю Вас, гордый и печальный взор, ваш благородный, умный лоб, ваше одиночество... Я хочу надеяться, что и Вы найдете, быть может, во мне душу, родную Вам... Мои приметы: серый английский костюм, в левой руке шелковый лиловый зонтик, в правой - букетик фиалок...»
Как он был потрясен, как ждал субботы: первое любовное письмо за всю жизнь! В субботу он сходил к парикмахеру, купил (сиреневые) перчатки, новый (серый с красной искрой, под цвет костюму) галстук; дома, наряжаясь перед зеркалом, без конца перевязывал этот галстук своими длинными, тонкими пальцами, холодными и дрожащими: на щеках его, под тонкой кожей, разлился красивый, пятнистый румянец, прекрасные глаза потемнели... Потом, наряженный, он сел в кресло, - как гость, как чужой в своей собственной квартире, - и стал ждать рокового часа. Наконец в столовой важно, грозно пробило шесть с половиной. Он содрогнулся, поднялся, сдержанно, не спеша надел в прихожей весеннюю шляпу, взял трость и медленно вышел. Но на улице уже не мог владеть собой - зашагал своими длинными и тонкими ногами быстрее, со всей вызывающей важностью, присущей горбу, но объятый тем блаженным страхом, с которым всегда предвкушаем мы счастье. Когда же быстро вошел в сквер возле собора, вдруг оцепенел на месте: навстречу ему, в розовом свете весенней зари, важными и длинными шагами шла в сером костюме и хорошенькой шляпке, похожей на мужскую, с зонтиком в левой руке и с фиалками в правой, - горбунья.
Странный рассказ, даже не знаю, как объяснить впечатление... То есть вот я - горбун, горбунья, но быть вместе с таким же человеком не хочу. Я свою особость не принимаю, не люблю, ненавижу. Но допускаю и даже жду, что другой человек мое уродство примет. Видимо, горбунья такое же письмо получила и тоже ждала НЕгорбуна. Люди не принимают, не любят себя, но ждут любви к себе от других, то есть допускают, что можно полюбить и такого. А сами? Сами ждут красавцев? Очень странный рассказ. И современный человек, думаю, по-другому его прочтет, нежели читали тогда, в 30-м году.
Отправлено: 16.02.18 23:33. Заголовок: Думаю, что горбунья ..
Думаю, что горбунья влюбилась в него как раз как в горбуна. Мы же понимаем, что она видела его где-то. Она была уверена, что он ее оценит: он же тоже горбун. А он мечтал, как и все люди, о несбыточном. Она реалистка, а он мечтатель-фантазер. Вот нафантазировал себе и вообразил, что его мечта сбылась. Ан нет!
Последняя строка, она потрясающая. В ней и ключ к рассказу. Кстати, реалистка тоже окажется у разбитого корыта.
Отправлено: 17.02.18 00:45. Заголовок: Надо же, как по-разн..
Надо же, как по-разному можно понять... Меня сбила последняя фраза - "беспощаден кто-то к человеку". Слишком буквально ее поняла. Якобы некий беспощадный к людям злодей написал горбуну и горбунье одинаковые письма, чтобы их познакомить и одновременно посмеяться над ними (ей - что просит прийти на свидание с фиалками и зонтиком, в знак согласия познакомиться). И наблюдал за их встречей со стороны. Так... иду перечитывать)) Кстати, если это было ее письмо, она могла бы и написать, что тоже горбунья... так, на всякий случай... Реалистка тоже мне)) можно подумать, что горбуны и горбуньи на каждом шагу встречаются и он не обалдеет. И еще - если она его видела - почему он ее не замечал? Горбунью не заметить?
Кстати, надо об этой аномалии почитать. Я горбунов в жизни никогда встречала, только в литературе или кино. Наверное, это сейчас лечится на ранних стадиях?
"Беспощаден кто-то" - это, конечно, не человек. Горбунов видеть приходилось. Нищим и тем более бомжом никто из них не был, вполне приличные люди. Но впечатление чисто визуальное было, каюсь, не из приятных.
Отправлено: 17.02.18 08:53. Заголовок: Да, насчет того, что..
Да, насчет того, что она могла бы написать, что тоже горбунья. Не могла. Богатая женщина, считающая себя красивой, не только скрывает свои недостатки, но и не очень-то в них верит. И хотя у нее хватило ума признаться в любви именно к горбуну, а не к какому-то другому (здоровому) мужчине, уверенность в победе сыграла с ней злую шутку. Вспомним, что даже Квазимодо предметом своего обожания избрал красавицу Эсмиральду.
Вспомним, что даже Квазимодо предметом своего обожания избрал красавицу Эсмиральду.
Он влюбился изначально не в красоту Эсмеральды, а в ее душу, потому что это было единственное существо, проявившее к нему доброту (дала ему, пригвожденному к столбу, воды). То есть не просто за красоту полюбил, красота там вторична)) но красота усилила обожание, да.
Но, видимо, вы правы, это было письмо горбуньи. Всех жаль) Грустная сказка.
Отправлено: 17.02.18 13:19. Заголовок: А ведь рассказ Шалам..
А ведь рассказ Шаламова об Аустино тоже неоднозначный. Не приведи бог поставить перед таким выбором. Я бы, наверно, тоже выбрал то же самое, и отнюдь не из гуманизма. Все на свете можно оправдать. Тем более такое. Вот только Шаламов никаких оправданий не принимает.
Отправлено: 17.02.18 13:55. Заголовок: Невозможно поверить,..
Невозможно поверить, что в реальности история с доктором окончилась бы расстрелом. Его бы, конечно, помиловали, но оставили гнить в каземате, и мучился бы он потом все оставшиеся ему дни. Так что уж лучше расстрел. Но согласитесь, рассказ какой-то вымученный, "толстовский", такой учительски-назидательный. При всем преклонении перед Шаламовым.
Отправлено: 18.02.18 16:09. Заголовок: tpek пишет: Роман го..
tpek пишет:
цитата:
Роман горбуна
Обалденно! Не ожидал от него! Если бы не ссылка, я бы решил, что это Кафка в очень хорошем довоенном (возможно, эмигрантском) переводе. Мне, кстати, очень нравится Кафка, серьёзно! И он ни разу не мрачный пессимист, а мудрый и насмешливый человек, пишущий для таких же людей. Или хотя бы для желающих стать такими!
цитата:
На галерее
Если бы какую-нибудь хилую, чахоточную наездницу на кляче месяцами без перерыва гонял бичом перед неутомимой публикой по кругу манежа безжалостный хозяин, заставляя ее вертеться на лошади, посылать воздушные поцелуи, покачивать корпусом, и если бы эта игра под непрерывный гул оркестра и вентиляторов так и продолжалась в открывающемся все дальше туманном будущем под замирающее и вновь нарастающее хлопанье ладоней, которые на самом-то деле совсем не ладони, а паровые молоты, — тогда, может быть, какой-нибудь молодой галерочный зритель метнулся бы вниз по длинной лестнице через все ярусы, ринулся на манеж, крикнул бы «Стойте!» сквозь фанфары всегда подлаживающегося оркестра.
Но поскольку это не так, а красивая дама, белая и румяная, влетает сквозь занавес, который распахивают перед ней гордые униформисты; а директор, преданно ища ее взгляда, так и льнет к ней покорным животным; заботливо подсаживая ее на сивого в яблоках, словно она — его любимица внучка, отправляющаяся в опасное путешествие; никак не может решиться дать знак бичом; наконец, превозмогая себя, щелкает им; бежит с открытым ртом рядом с лошадью; следит в оба за прыжками наездницы; не может надивиться ее мастерству; пытается предостеречь ее английскими возгласами; яростно призывает держащих обручи конюхов быть предельно внимательными; перед большим сальто-мортале заклинает, воздев руки, умолкнуть оркестр; наконец снимает малышку с дрожащей лошади, целует в обе щеки и не может удовлетвориться никакими овациями публики; а сама наездница, поддерживаемая им, вытянувшись на цыпочках, в клубах пыли, с распростертыми руками, с запрокинутой головкой, хочет разделить свое счастье со всем цирком, — поскольку это так, галерочный зритель кладет лицо на барьер и, утопая в заключительном марше, как в тяжелом сне, плачет, сам не зная того.
Отправлено: 18.02.18 16:22. Заголовок: tpek пишет: Я бы, на..
tpek пишет:
цитата:
Я бы, наверно, тоже выбрал то же самое, и отнюдь не из гуманизма. Все на свете можно оправдать. Тем более такое. Вот только Шаламов никаких оправданий не принимает.
Шаламов, имхо, осуждает прежде всего себя, который сделал бы такой же выбор. И я бы сделал такой же, и знаю почему: чтобы дать им шанс стать людьми. Они не воспользовались? Вина на них, не на мне. А если бы я не дал им шанса, вина была бы на мне.
Потому мною и была там присобачена картинка. Есть такая еврейская притча, её цитирует Юнг: если бы мир стоял на милосердии, он бы долго не простоял; если бы он стоял на справедливости, это был бы слишком жестокий мир. Поэтому волей Господа мир стоит и на справедливости, и на милосердии.
Крапива пишет:
цитата:
Невозможно поверить, что в реальности история с доктором окончилась бы расстрелом.
Возможно, к сожалению. Не всё то, что похоже на людей — люди.
Отправлено: 18.02.18 18:06. Заголовок: А я чего-то в Кафку ..
А я чего-то в Кафку не врубился. Ни в "Процесс", ни в "Замок". И рассказы. которые прочитал, не оставили следа. Может, я тупой, но мне было скучно читать.
Отправлено: 18.02.18 19:04. Заголовок: Я у Кафки осилила то..
Я у Кафки осилила только "Превращение". Экранизаций не видела, а ведь была и наша, и даже с Мироновым. Режиссер Фокин. Боюсь смотреть Он там просто изображает насекомое, пластикой, но по отзывам все равно жутко. Отзывы читала, типа - Миронов настолько насекомое, что чувствуешь брезгливость. Ну конечно, трагедия и безысходность, и остаться человеком даже в такой ситуации.
Набоков, кстати (а ему Кафка тоже очень нравился, хотя, сами знаете, Владимиру Владимировичу здорового человека мало кто из писателей нравился), про «Превращение» писал: с чего все взяли, что главгерой там превращается в таракана?! Таракан длинный и плоский, а описанное там насекомое кругленькое, — стало быть, это жук. Вполне возможно, что скарабей. Во вс. случае, все жуки летают. И он сто раз мог оттуда улететь, когда во время уборки служанка открывала окно. «Превращение» об этом: люди мучаются и погибают оттого, что не знают себя и не верят себе.
Отправлено: 18.02.18 19:32. Заголовок: tpek пишет: А я чег..
tpek пишет:
цитата:
А я чего-то в Кафку не врубился. Ни в "Процесс", ни в "Замок".
Кстати, «Замок» — это тоже про то, что не надо искать у людей подтверждения тому, что знаешь о себе. До поры до времени от них только и получишь: А кто вас причислил к землемерам?
Отправлено: 18.02.18 19:57. Заголовок: Да-да, про "Прев..
Да-да, про "Превращение" совсем забыл. Наверно, потому что выбивается из общей тенденции. Его как раз читать можно. Все очень даже натурально. Так сказать, абсурдистский реализм.
Отправлено: 19.02.18 01:29. Заголовок: Ну да. И примите во ..
Ну да. И примите во внимание: то, что главгерой, так не похожий на свою семейку, противен людям, в том числе как бы и нам — это не объективность, это семейка его так воспринимает и ему навязывает такое восприятие себя. Автору, видимо, такие вещи тоже были знакомы, но он это преодолел и поэтому смог об этом написать; или, может быть, преодолел во многом благодаря тому, что написал об этом; знакомые дела, причём давно знакомые. Уже написан «Вертер». Про который тоже некоторые решили, что это призыв видеть всё в чёрном цвете.
Я «Замок» обожаю: это очень красивая и атмосферная вещь. Этот замок высоко на заснеженной горе, «в прозрачном воздухе», — а внизу, помнится, уже вечерело. Синева вечернего воздуха и эта большая деревня, вся заваленная снегом до окон, и зажигаются, должно быть, первые огни, и морозно, и пахнет свежим снегом, а в доме, когда войдёшь, тепло и парно, там стирают и молодые мужики плещутся в огромной лохани, и усталая крестьянка с тонким лицом и с младенцем у груди сидит возле единственного в горнице окна, сквозь которое падает с улицы «бледный нежный свет, придавая шелковистый отблеск» её платью... Никто больше так славно не писал про зиму, разве что Набоков! И Мандельштам в стихах...
А для ума там такая, например, пища: вы обратили внимание на трагедию сапожника, отца Варнавы и Ольги? Некто Сортини из замка написал деревенской красавице, другой сестре Варнавы, оскорбительное письмо — в отместку за то, что она имела наглость произвести на него сильное впечатление. Девушка письмо порвала на глазах посыльного, а её отец от этого пришёл в такой ужас — и, что ещё хуже, нагнал такого ужаса на односельчан — что деревня, не зная толком, чего он боится, порвала с ним всякие контакты: как бы чего не вышло, а вдруг за компанию достанется и тем, кто окажется рядом! И вот результат: семья из 5 человек в нищете, а отец вдобавок вдрызг болен, простудившись на дороге к замку, где он стоял с утра до вечера, надеясь вымолить прощение. (Хотя никаких — от слова «абсолютно»! — последствий девушкина «дерзость» не имела.) Ольга, его дочь, ещё и по доброй воле отдаётся слугам чиновников из замка, надеясь через них выведать, что же с её семьёй теперь будет. Не напоминает всё это чеховский рассказ про чиновника, кот. в буквальном смысле начхал на генерала, а потом, опять же в буквальном смысле, умер от ужаса?
Отправлено: 19.02.18 10:35. Заголовок: Salieri пишет: Я «З..
Salieri пишет:
цитата:
Я «Замок» обожаю: это очень красивая и атмосферная вещь.
Мне запомнилось в общих чертах следующее (читал давно): герой приехал работать землемером туда, где его никто не ждал. Он бессмысленно ходит туда-сюда по селению, знакомится по дороге и в гостях с очень странными людьми, живущими в страхе, попутно у кого-то отбивает чью-то полуистеричную женщину. которая начинает с ним жить, притом живут они где попало как нищеброды, добывая средства на жизнь случайными заработками. За ними следят 3 непонятные личности, не то люди, не то фантомы. Все поселяне благоговеют перед Замком, кроме главного героя, и ждут оттуда наказания непонятно за что или монаршей улыбки неизвестно от кого.В результате герой остается с носом, потому что его дама предпочитает изменить ему с одним из шпионов.
Salieri пишет:
цитата:
вы обратили внимание на трагедию сапожника
Это единственное хоть что-то человеческое во всей истории.
Salieri пишет:
цитата:
Или вы Чехова тоже не любите?
Чехова ОБОЖАЮ, как и Бунина!
Вы два раза упоминаете Набокова. Думаю, не случайно. Его "Приглашение на казнь" для меня перефраз "Процесса". Даже стиль один и тот же. Этот же стиль в "Защите Лужина", и даже в "Лолите". Кафка с каждой строки Набокова как бы показывает язык читателю. На меня этот стиль наводит тоску. Он, как беспросветная ночь, давит и не дает надежды, выворачивает наизнанку. Да так, что становится тошно. Никакого удовольствия от такого чтения я получить, каюсь, не в состоянии.
Отправлено: 20.02.18 15:09. Заголовок: tpek пишет: Мне запо..
tpek пишет:
цитата:
Мне запомнилось в общих чертах следующее (читал давно)...
Вам запомнилось неправильно. Герой не живёт где попало как нищеброд и не добывает средства на жизнь случайными заработками: он устроился истопником и сторожем в школе, причём ему было поставлено условие, что жить вместе с невестой он будет в классе, больше негде, и до начала занятий они должны всё за собой прибрать и спрятаться. Цель явно выжить его из деревни (с той же целью дровяной сарай заперли на висячий замок, а ключ ему не дали, даром что, не говоря уж о нём самом, он перед занятиями должен был протопить школу, и ему приходится сбить замок топором), но он на всё это идёт, т. к. ему надо зацепиться в этой деревне. И Фрида совсем не полуистеричная: она просто яркая личность. Это тип Барбры Стрейзанд, если хотите знать.
В нормальном мире такие девушки становятся знаменитыми актрисами и певицами, но в том мире она тоже отравлена этим идиотским благоговейным страхом перед властями. И кто скажет, что он никогда не наблюдал этого идиотского благоговения в реальной жизни, пусть в того кинут камнем — за враньё.
tpek пишет:
цитата:
"Приглашение на казнь" для меня перефраз "Процесса".
А для меня нет. «Приглашение», если я правильно понимаю, о том, что власть и её пособники всесильны только на земле, а для Бога они не реальны. А Кафка трансцендентностью вообще не заморачивается. Что, кстати, очень характерно для евреев: у них вон даже богословской концепции ада нет! «Процесс» написан ради финала, а финал там такой:
цитата:
Взгляд его упал на верхний этаж дома, примыкавшего к каменоломне. И как вспыхивает свет, так вдруг распахнулось окно там, наверху, и человек, казавшийся издали, в высоте, слабым и тонким, порывисто наклонился далеко вперед и протянул руки еще дальше. Кто это был? Друг? Просто добрый человек? Сочувствовал ли он? Хотел ли он помочь? Был ли он одинок? Или за ним стояли все? Может быть, все хотели помочь? Может быть, забыты еще какие-нибудь аргументы? Несомненно, такие аргументы существовали, и хотя логика непоколебима, но против человека, который хочет жить, и она устоять не может. Где судья, которого он ни разу не видел? Где высокий суд, куда он так и не попал? К. поднял руки и развел ладони.
Но уже на его горло легли руки первого господина...
Мораль: не надо уступать всяким таким господам! С самого начала надо было драться за себя! Именно то, что господин К. им уступил, автор в самой последней фразе называет «этот позор».
tpek пишет:
цитата:
На меня этот стиль наводит тоску.
А на меня так восторг: чел пишет о современном мире великолепным стилем не прозапрошлого даже (т. е. не 19-го) века, а позапозапрошлого. По-моему, это замечательно и очень прикольно!
Отправлено: 20.02.18 15:43. Заголовок: В рецензиях на фильм..
В рецензиях на фильм «Процесс» — потому что был американский фильм по роману Кафки, и вот актёр, сыгравший главную роль, по жизни —
— (в фильме он, кстати, не даёт себя зарезать «как собаку», он дерётся и таки отбивается, и тогда злодеи подбрасывают ему бомбу) наши зрители пишут: может, ему надо было с самого начал проигнорировать этих «полицейских» и ни на какой их суд не ходить? Интересная мысль, кстати! Похоже, да, Кафка тоже, как и Набоков, не верит в настоящую реальность «господ». Во всяком случае, ему (господину К.) стоило попробовать этот метод!
Отправлено: 04.03.18 02:32. Заголовок: Там, по ссылке, цело..
Там, по ссылке, целое ПСС его. Спасибо!
(А если кто-то вздумает наезжать на Паустовского — с чем-нибудь типа «он сентиментален» или ещё с какой-нибудь глупостью — пусть сперва примет во внимание одну вещь: Константин Георгиевич — единственный советский писатель, никогда не написавший ни одного слова о сталине. Никогда. Ни одного.)
Отправлено: 15.03.18 00:00. Заголовок: Между прочим... «Зап..
Между прочим... «Записи и выписки» М. Гаспарова:
цитата:
«По сторонам от дороги, вправо и влево, волочились горемычные облака; исподволь угнетали душу убогие ужасы предместья; ныли телеграфные столбы, и качался, тужился против ветра, виляясь в педалях, упрямец велосипедист... Но тут, буравя мозги, заверещал мстительный — за вчерашнее с кряком ковыряние в его спине — будильник, к нему тупо подтопали, цапнули за глотку, он брызнул по пальцам душителя предсмертным клекотом и затих. В одеяльное шерстяным рупором ущельице гляделось скудное утро. Я думал тихо: умерен бы». Кто это? Набоков? Нет. — Мало кому известный Иванников.
Естественно, не Набоков! Мне бы и в голову не пришло, что это он. Набоков уже как НЛО: его «видят» при малейшей возможности «увидеть»! ВВН и в самом начале не допустил бы у себя такую пропасть лишних слов, а фразу, содержащую выражение «убогие ужасы предместья», мог написать только иронически.
Это, собственно, к вопросу о мнимом сходстве Набокова и Кафки: на самом деле стилистически они почти антагонисты. Набоков пишет так, как описывал бы данную ему в ощущениях ситуацию в письме к близкому другу. А Кафка стилизатор, он пишет почти что в манере Гриммельсгаузена, — заядлого пародиста, между нами говоря. С той разницей, что Гриммельсгаузену не особо было из чего выбирать объекты для своих пародий, а Кафка этот стиль среди всего изобилия стилей своего времени избирает вполне сознательно.
Если что, Гриммельсгаузен («Симплициссимус») вот, например:
цитата:
Когда впервые увидел я отшельника за чтением Библии, то никак не мог вообразить себе, с кем же он ведет такую тайную и, по моему рассуждению, весьма важную беседу. Я неотменно видел движения его губ, а также слышал бормотание, тогда как супротив него я никого, кто бы мог говорить с ним, не усмотрел и не почуял, и хотя ничего не знал я о чтении и письме, однако ж по его глазам приметил, что он какое-то с оной книгой имел дело. Я заприметил сие и после того, как отшельник отложил книгу, подобрался к ней, и, когда раскрыл как раз на первой главе Книги Иова, тотчас же представилась моим очам стоящая там фигура, искусно резанная по дереву и притом весьма красиво раскрашенная. По моему простому разумению, я стал вопрошать сии диковинные картинки о совсем нескладных вещах. Но понеже на то не последовало от них ответа, то впал в нетерпение и в то самое время, когда отшельник неслышно стал за моей спиной, говорил о ними так: «Эй вы, малые нерадеи, али у вас языки поотсохли? Разве вы не довольно болтали с моим отцом (ибо так тогда должен был я звать отшельника)? Я-то вижу, что вы угнали у бедного батьки овец и подожгли дом. Ну погодите! Я затушу тот огонь и вас обуздаю, чтобы не было больше от вас вреда». С тем поднялся я, дабы пойти за водой, ибо мнилось мне, что в том была нужда. «Куда, Симплициус?» — спросил внезапно отшельник, ибо я не знал, что он стоит позади меня. «Отец, — сказал я, — да ведь это воины, у них овцы, и они вознамерились угнать их прочь, они забрали беднягу, с которым ты давеча говорил. Вот горит полымем его дом, и когда я его скоро не затушу, то сгорит вовсе». С такими словами указал я ему перстом на то, что видел. «Постой, — сказал отшельник, — в том еще нет беды». Я отвечал с присущей мне учтивостью: «Аль ты ослеп? Погляди-ко, чтоб они не угнали овец, а я воды притащу». — «Полно, — сказал отшельник, — изображения сии не живут живой жизнью, а только затем сделаны, чтобы давным-давно приключившиеся события представить очам нашим». Я отвечал: «А ведь ты давеча говорил с ними, отчего же они тогда не живут?»
А угадывать, кто в цитате Гаспарова, лично я начал бы с Бабеля.
Ilona Skala 22 ч · В этой войне у каждого свои потери..
У меня было две бабушки. Одна умерла 17 лет назад. Не могу утверждать наверняка как бы она относилась к нынешним событиям. Как отнеслась бы к Майдану.
Но зная ее буйный характер и горячие крови, что-то мне подсказывает, что она вполне могла бы встрять в самую гущу событий. Руководила бы первой линией огня и лупила бы своим мохеровым беретом беркутню по каскам. А потом подносила бы где-нибудь патроны. Вторая моя бабушка ещё жива. Она была безумно красивой женщиной и красива до сих пор. Как человек она ещё более прекрасна.. она всегда была очень доброй, отзывчивой, скромной.
Она живет на Донбасе. Уже на «той» стороне. Оккупированной. Оккупированной... я никогда не привыкну к этому слову. Как и к слову “война”.
Донбасс для меня это не просто территория. Это мое детство. Потому что каждый год все лето я проводила там. И это было самое счастливое время. Донбасс для меня - это бабушкин дом, бабушкин палисадник. Задний двор с гусями и утками. Сад со сливами и черешнями. Это самые первые и самые верные друзья. Это там, где каждое лето воровали арбузы с колхозной бахчи. Хотя у каждого в огороде есть своя. Но с колхозной же интереснее. Пробраться под покровом ночи, упереть арбуз, бежать от сторожей, а потом сожрать его на толпу. И это сразу не просто арбуз. Это трофей, это добыча, это целый военнопленный. И он от этого сразу становился в сто раз сочнее и слаще. Мы играли в войнушки. -Пиф-паф, падай, ты ренен! -Ни фига, мне только в ногу попало! - ну хромай тогда хотя бы! А сейчас нам настоящая войнушка. И стреляют по-настоящему, и не только в ноги. И падают по-настоящему.. и не поднимаются..
И в доме у бабушки в постояльцах семья ополченцев. Казачок из России, жонка евоная и отпрыски. Защитнички. Для них они защитнички и освободители. А Украина - враг. Они живут в доме, который строил мой дедушка. В доме, в котором я знаю каждую салфетку, каждую занавесочку, каждую стопочку в древнем серванте. Я знаю как там скрипят половицы, как солнце по утрам заглядывает первым делом в левую форточку правой спальни. Там на круглом столе в зале стоят в рядок фотографии всех нас, внуков.. Каждое лето мы собирались вместе. Накрывали стол на улице возле летней кухни. Папа, его братья, их жены, их дети.. Бабушка всегда носилась как неугомонная от плиты к столу, переживая чтоб никто не остался голодным. Все дружно шикали и пытались усадить ее наконец за стол. И расходились уже под утро..
А сейчас там топчутся чужие сапоги. Смеются чужие дети. И лапают все чужие руки.. И я уже который год не могу поехать туда в гости...
В нашу семью война вошла как горячий нож в сливочное масло. Легко вошла, без сопротивления, разделив ее на два лагеря. Мы остались по разные стороны. Баррикад, границ, здравого смысла. Я не знаю наступит ли день, когда мы ещё раз все вместе соберёмся летним вечером на улице за столом, чокаясь, смеясь, перекрикивая горлопанистых сверчков.
У каждого своя трагедия в этой войне. Свои потери.
Отправлено: 28.04.18 00:00. Заголовок: А. Генис Уколы счаст..
А. Генис Уколы счастья Как остановить мгновение
Цитата -" Разочаровавшись в прошлом и будущем, я живу наедине с настоящим, и самое трудное — его задержать. Вместо светлого будущего меня слабо греет надежда на такое же, как сегодня. — Не надо лучше, — бормочу я под нос, — пусть как сейчас, не надо лишнего, пусть будет, что есть. Когда Бог слышит, ничего не меняется, а если не слышит, то Его нет — то ли вообще, то ли дома. Лучшие дни проходят так быстро, что я уподобляюсь нашим кошкам, не умеющим отличать вчера от завтра. Может, это оно и есть? И тогда не надо ловить момент, а выбрать любой, когда не страшно, и назначить его счастливым"
Отправлено: 14.06.18 15:57. Заголовок: "А любви действи..
"А любви действительно нет. Есть – её ожидание. Оно самое прекрасное. Поэтому самое прекрасное время – до 18..." Наталья Туренко. Дневник 1970-1980-х годов.…
Отправлено: 26.06.18 22:27. Заголовок: Я с утра так и тороп..
Я с утра так и тороплюсь в школу, чтобы ее увидеть. Мне необходимо видеть ее каждый день! И тогда вечером, дома, я могу вспоминать, как она ходит по коридору, стоит в спортзале, поворачивается в профиль...
Отправлено: 04.07.18 02:59. Заголовок: Башня Нам давно дан..
Башня
Нам давно даны эстетические директивы: не любить Эйфелеву башню.
Она пошлая, она мещанская, она создана только для того, чтобы épater les bourgeois, она — не знаю что, она — не помню что, но, словом, ее любить нельзя. Я очень покорная. Нельзя, так нельзя. И первые дни моего пребывания в Париже не только не обращала на нее внимания, но, случайно завидев издали, отворачивалась и делала вид, что ничего не заметила. (...)
* * *
Возвращаясь поздно вечером, мы сели на скамеечку в Трокадеро.
Посмотрели на небо.
Ночью мы всегда смотрим на небо. Днем мы его не видим. Днем оно маленькое, серое, сдавленное, перерезанное трубами, крышами, столбами, проволоками. Ночью — всегда большое, как бы ни было мало видимое нами пространство. Мы чувствуем его, огромное, прозрачное, и подымаем к нему глаза.
Нам, русским, почему-то всегда кажется, что мы должны отыскать Большую Медведицу. На что это нам — сами не знаем, но ищем озабоченно, деловито крутя шеей и тыча пальцем в созвездие Ориона.
Почему стараемся — никому неизвестно. Может быть, потому, что жутко ночное небо и хочется поскорее найти на нем старых знакомых, чтобы не чувствовать себя чужим и одиноким. (...)
Отсюда, с горы, виден весь город.
Он плоский, чуть зыбится, поблескивая, как озеро в тумане. Над ним прозрачная ночная пустота, а над ней луна.
Луна сегодня не одна. Около нее огромная черная тень уперлась в землю раскосыми ногами, поднялась кружевной верхушкой и цедит на луну круглые дымные облака. Луна бежит, крутится, отбивается, золотая, веселая, видно, что играет. А город весь внизу, со своими трубами и проволоками, весь плоский и туманный. Он совсем отдельно. Над ним пространство. Наверху, высоко только эти двое — луна и черная тень. Башня.
Мелькнула искра в черной четкой резьбе, и глубоко, в самом сердце башни, ударил звонкий молоточек.
Она, черная башня, сказала вам, что сейчас полночь!
Они слышат. Все аппараты всего земного шара слышали ее звон и отметили. Теперь вот, в эту минуту, на всем земном шаре стало двенадцать часов.
Заплыла за темное облако, спряталась луна. Если бы у нее были часы, она бы тоже отметила.
* * *
Несколько лет тому назад была я в Соловецком монастыре.
Крутил вокруг острова злой ветер, тряс соснами, гудел скалами, плевал морской пеной до самой колокольни — не давал плыть домой.
Чайки сбились на монастырском дворе, кричали — лаяли тоскливо и злобно, стерегли своих детенышей. А по длинным монастырским коридорам бродили богомольцы, крутили бородами на стенную роспись, вздыхали над черным дьяволом с красным пламенем, веником торчащим изо рта, и, отойдя в уголок, расправляли мятые ассигнации — заготовленную жертву — с крутой думой: хватит али подбавить — очень уж этот, с веником, грозен.
Стояли пестрой птичьей стаей поморки-богомолки в зеленых, в розовых, в лиловых платьях, все светлобровые, с русалочьими, чаичьими, глазами: круглые желтые глаза с черным ободком и узкой черной точечкой — зрачком. Таких у людей не бывает. Смотрели на картины, цокали языком — Потоцка, булоцка.
Грамотейка в сиреневом платье, в розовом переднике, с жемчужным колечком на головной повязочке, водила пальцем по картине, читала и объясняла:
— Вот нечистый, вот целовека губит своей красотой, вот и огонь из роту.
Поморки вздыхали на дьяволову красоту, выраженную художником в виде песьей, довольно симпатичной морды, мохнатых лап с перепонками, хвоста винтом и скромного коричневого передничка, подвязанного на животе.
Поодаль от богомолок стоял худенький, скуластый, с острой бородкой монашек. Мочальные, прядистые волосы, скуфейка.
— Могу я вас спросить? — обратился он ко мне. —Не привезли ли вы газет?
Он, видимо, давно задумал спросить и не решался, так что даже покраснел.
— Главное-то мы знаем, а я почитать хотел.
— Откуда же вы главное знаете?
— А я здесь недалеко на радиостанции работаю. У меня такое послушание. Я в миру электротехником был. В монастырь редко попадаю — послушание там быть, на островке.
— Вы один там?
— Двое нас. Другой немой.
— Тяжело?
Он опять покраснел.
— Ночью — нет. Ночью она разговаривает.
— Кто? Кто разговаривает?
— Она. Эйфелева башня.
Чайки-поморки смотрели пустыми желтыми глазами на монашка, на черта с пламенем.
Надрывно лаяли чайки-птицы, на дворе гулял ветер, мотал соснами.
Эйфелева башня?
Существует Эйфелева башня и говорит по радиотелеграфу с монашком в скуфейке, с желтоглазыми чайками, с чертом с пламенем.
Эйфелева башня! Или ты сказка, или нас кто-то выдумал... а нам с тобой вместе на свете жить — уж больно диковинно!..
* * *
Прозвонил, ударил последний молоточек.
— Двенадцать.
Подождем.
Мелькнула искра. Что-то вздохнуло, загудело.
— Она сейчас начнет разговаривать.
Вот... вот...
Монашек в скуфейке! Записывай, записывай все. Что плохо нам, одиноко и страшно. Поморкам кланяйся, пусть язычком поцокают. Черту с пламенем расскажи, что далеко ему до разных других. Чайкам скажи... И отметь, что полночь сейчас на всем земном шаре, одинаковая, черная полночь. Отметь! Не бойся — так надо.
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду. — Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы? Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой. — Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература? — Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия. «Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича. — Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать? — Я, собственно… — собеседник замялся. — Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то… — Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух. — Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес. — Говорите, я запомню. В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили. — Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете? Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их. Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы. В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль. «Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду». Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть. Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту. — Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать? Максим помялся, осторожно уселся на край стула. — С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили. — Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных. — Нигде? — спросил Максим тихо. — Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим? — Да, продолжайте, пожалуйста. — В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков. Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб. — Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим! — Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам. — У вас есть дети? — Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня? — Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу. Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился. — Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела… — Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович. — Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит? Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром. — Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра. — Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте. Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть. — Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать. «Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин». Лермонтов «Мцыри». Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий… Максим слушал. — Не устали? — спрашивал Андрей Петрович. — Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста. День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий. Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо. Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону. — Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос. Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю? Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу. — А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём. — В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович. — Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался. — Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой? — Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал. — С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите? — Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят. Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами. «Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…». Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол. Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил. Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё. Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше. — Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка. — Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто? — Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса. — От… От кого?! — От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его… — Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка. Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку. — Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он. — Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить? Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад. — Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.
Отправлено: 05.08.18 10:40. Заголовок: Действительно здоров..
Действительно здорово! Линор Горалик — вообще фореве!
Вот ещё из неё, — это весь текст целиком, миниатюра:
цитата:
Самолет, летящий в Нижний Новгород, был почти пустым и очень холодным. В остальном все складывалось отлично. Сидящая за мной фарфоровая старушка в бриллиантах, брючках и кедиках уговорила меня накинуть на плечи ее пуховый платок. Толстая немка на соседнем сидении оказалась представительницей крупной косметической марки и провела со мной некоторое время в приятной дамской беседе. Стюардесса бодро сказала: «Так, ну все равно тут никого нет, — кто хочет выпить?». Я хотела выпить, — я решила как раз перечитать «Преступление и наказание», впервые с ранней юности, и уже через пятнадцать минут остро захотела выпить. Мы с немкой попросили водки, и тут самолет начало яростно метелить. Подносики поехали в бок, крупная немка упала мне на грудь вслед за своим подносиком и начала рыдать, стюардесса сказала: «О, фак, я не проверила ничьи ремни!»
Я спокойно отношусь к самолетной болтанке: смерть, в случае чего, быстрая и легкая, а сам ты ни в чем не виноват. Я только собралась рассказать об этом немке, как вдруг мне предстала картина: вот, скажем, наступает она, быстрая и легкая смерть. И я оказываюсь в аду. На плечах — оренбургский пуховый платок, в руках — «Преступление и наказание», морда вся в водке, да и еще разбившись и под Нижним Новгородом. И вот проходит много лет, и в аду оказывается Гаврилов... При мысли о том, как Гаврилов меня увидит, какую морду скорчит и как будет издеваться надо мной всю вечность, я поняла, что — нет, спасибо: человек я плоховатый, но прям такого ада этот человек не заслужил пока. Вилы, там, сковородки, — да, пожалуйста. Но вот этих дел не надо. Поэтому человек спихнул с себя немку, утер морду и собрался выживать. И тут самолет успокоился и тихонько сел в Нижнем Новгороде. И я позвонила Гаврилову и злобно сказала:
— Гаврилов! Я чуть не оказалась в аду, причем на плечах у меня был бы оренбургский пуховый платок, в руках — «Преступление и наказание», морда вся в водке, да и еще разбившись и под Нижним Новгородом. И вместо того, чтобы молиться и думать о душе, я думала о том, как вы в аду будете издеваться!
— Боже мой! — сказал Гаврилов. — Бедный зайчик! На плечах — оренбургский пуховый платок, в руках — «Преступление и наказание», морда вся в водке, сам зайчик разбившись под Нижним Новгородом, весь такой правильный-правильный, — а общаться с вами по-прежнему готов только я!
И это я, заметим, еще не в аду была.
Но я не согласен насчёт «быстрой и лёгкой смерти»: пока падаешь, такого страха натерпишься! Ну её нах, такую лёгкую смерть!
Отправлено: 06.08.18 09:40. Заголовок: МАССОЛИТ в 80-е - 90..
МАССОЛИТ в 80-е - 90-е.
Быть советским писателем нестерпимо хотелось всем, даже если твоё мнение не имело никаких шансов на обнародование. Пылать чистой ненавистью к благам писательской неги было невозможно. Желающих сочинять, то есть применять вымысел, стояла хвостатая очередь. Кайф: если мнение, то бишь ересь (др.-греч. αἵρεσις — «выбор, направление, школа, учение, секта») исключалось, но воображение разыгралось, даже в поразительном 1985 году, который так и просился на перо, – пожалте в литфондовский дом творчества на двадцать четыре дня бесплатно. В камерном «Голицыне» была атмосфера утончённости. В роскошной «Малеевке» можно было ломтями резать чудотворную тишину, поднимавшую творческий дух непередаваемо. О, знаменитый круглый белый фонарь на прогулочной дорожке: «Тихо! В спальном корпусе идёт работа!» Не передать вкус укропа, который щипали за пять минут перед подачей на стол. Незабвенен творог из собственного малеевского хозяйства, не побоюсь этого слова – приусадебного. А карпы в прудах, сверкающие боками в ожидании жаркого свиданья с домашней сметаной литфондовской сепарации. А старинное зеркало во всю стену столовой! «Переделкино» значительно ближе к Москве, но кухня была много хуже малеевской, а та, что сейчас, не обсуждается за отсутствием в её продукции параметра съедобности.
Отправлено: 16.08.18 14:20. Заголовок: Нашёл неизвестный мн..
Нашёл неизвестный мне рассказ О. Генри: «Кактус» (The Cactus, 1902)
(Если что, кактус с перистыми листьями есть: это пейреския. На сайте цветоводов-любителей она такая:
А опасные колючки у неё на стебле.)
Наиболее характерной особенностью времени является его относительность. Все знают, как быстро проносятся воспоминания в памяти утопающего. И вот почему легко допустить, что иной человек переживает вновь весь период своей влюбленности в тот короткий миг, когда он расстегивает свои перчатки.
Вот именно такое состояние переживал Трисдаль, вернувшись в свою холостяцкую квартиру и застыв у стола. На этом столе в высокой красной вазе красовались какие-то странные зеленые цветы, представлявшие собой разновидность кактуса и снабженные длинными, перистыми листьями, плавно и мягко колыхавшимися при малейшем дуновении ветра.
Приятель Трисдаля, брат невесты, сидел в стороне и был искренне огорчен тем, что ему приходится пить одному. Молодые люди были во фраках. Их белые лица, словно тусклые звезды, светились в густых сумерках, обволакивавших комнату.
В то время как Трисдаль расстегивал свои перчатки, в его памяти проносились быстрые и мучительно-острые воспоминания о последних пережитых часах. Ему казалось, что в его ноздрях все еще держится аромат цветов, которые огромными букетами окружили всю церковь, и что в его ушах все еще стоит мягко-заглушенный шум тысячи голосов, шелест нежно шуршащих платьев и протяжный, медлительный голос священника, навеки и нераздельно соединяющий новобрачных.
При этой последней и безнадежной мысли память Трисдаля затуманилась настолько, что он никак не мог найти ответ на вопрос: как и почему он потерял Эллис? Глубоко потрясенный этим непреложным фактом, он вдруг очутился лицом к лицу с чем-то, что никогда до сих пор не представлялось так ясно его мысленному взору, а именно -- со своим внутренним, неприкрашенным, голым "я". Он увидел те отрепья, в которые рядились его напыщенность и эгоизм и которые могли дать иному человеку полное право усомниться в доброкачественности его ума. Он содрогнулся, подумав о том, что посторонние люди гораздо раньше его самого увидели всю жалкую, нищенскую оболочку его души. Надменность и самоуверенность! Вот какие эмблемы скрестились на его щите! И насколько же всего этого была лишена Эллис!
Но почему все-таки...
Когда два-три часа назад Эллис медленно повернула за угол придела и направилась к алтарю, он почувствовал низменную, болезненную радость, которая помогла ему на время овладеть собой. Он сказал себе, что ее мертвенная бледность объясняется только тем, что она сейчас думает о другом человеке, не имеющем ничего общего с женихом, с которым духовная власть связывает ее до гроба. Но тотчас же он лишился и этого последнего жалкого утешения. Потому что в тот момент, когда она устремила быстрый лучистый взгляд на человека, который протянул ей руку, Трисдаль понял, что он забыт навсегда. Было время, когда Эллис точно так же смотрела на него самого, и он по опыту знал, что таится в этом взгляде. Вот каким образом рушилась последняя опора. Его самоуверенность была разорвана в клочья, и теперь у него уже не оставалось никаких сомнений относительно истинного положения вещей.
Но почему все кончилось подобным образом? Ведь они не поссорились, и вообще ничего такого не произошло...
И в тысячный раз он принялся мысленно восстанавливать события последних дней, которые предшествовали столь резкой перемене в отношении к нему девушки.
Она систематически и упорно возносила его на пьедестал, а он с королевским достоинством и величием взирал на знаки ее преклонения. Она курила ему такой нежный фимиам! Она так прекрасно, так ласково, с такой детской непосредственностью выражала ему свои чувства! Она с таким глубоким почитанием награждала его безмерным количеством достоинств и талантов, что он привык впивать ее словесные жертвоприношения, как пустыня поглощает влагу, не сулящую ни цветов, ни плодов.
Когда Трисдаль с угрюмым видом сорвал с руки вторую перчатку, запоздалые угрызения совести заговорили в нем сильнее прежнего. Никогда раньше он не страдал так от сознания собственного преступного эгоизма и фатовской самонадеянности...
По ассоциации он вспомнил тот вечер, когда он предложил Эллис подняться к нему на пьедестал и разделить его величие. Было слишком мучительно вспоминать все детали, и вот почему он не разрешал своей памяти восстановить ту пленительную внешнюю оболочку, в которой девушка предстала тогда пред ним.
Во время разговора Эллис сказала ему:
— Капитан Каруссерс сообщил мне, что вы говорите по-испански, как настоящий испанец. Почему же вы до сих пор скрывали от меня эти познания? Я вообще начинаю думать, что на свете нет ничего такого, чего бы вы не знали!
Каруссерс оказался идиотом, вот и все! Конечно, он, Трисдаль, виноват в том, что, находясь в клубе, любит сыпать старинными приторными кастильскими поговорками, которые он выуживает из словаря... Каруссерс, один из его самых невоздержанных поклонников, пользовался всяким удобным и неудобным случаем для того, чтобы прославить его сомнительную эрудицию, и вот где таилась основная причина всего этого сомнительного недоразумения.
Но, увы, фимиам этого восхищения был так сладок и упоителен, что у Трисдаля просто не хватило сил отрицать свои лингвистические таланты. Не протестуя, он разрешил Эллис украсить его чело незаконными лаврами выдающегося знатока испанского языка. В первые минуты горделивого возбуждения он не почувствовал уколов предательских шипов, которые дали себя знать лишь впоследствии.
В тот незабвенный вечер она была так взволнована и застенчива! Она забилась, как пленная птичка, когда он сложил к ее ногам свою великую мощь, и он готов был поклясться в ту минуту (да и теперь тоже!), что прочел в ее глазах несомненное согласие. Но, слишком робкая и скромная, она не дала ему прямого ответа на месте.
— Я завтра пошлю вам свой ответ! -- сказала она, и — великодушный, уверенный победитель! — он с милостивой улыбкой дозволил ей эту отсрочку.
Весь следующий день он не выходил из дому, с нетерпением дожидаясь ее письма. Днем Эллис послала ему этот странный кактус, к которому не было приложено ни малейшей записочки. Только ярлычок, на котором значилось варварское или ботаническое название цветка!
Трисдаль прождал до самого вечера, но ее ответ так и не пришел. Необузданная гордыня и оскорбленное самолюбие не разрешали ему отправиться к девушке и потребовать у нее объяснения. Через два дня, вечером, они встретились у знакомых за обедом. Их приветствия носили чисто официальный характер, но Эллис устремила на Трисдаля удивленный, взволнованный и вопрошающий взгляд. Он же был очень вежлив, но тверд и холоден, как алмаз, и высокомерно ждал ее объяснения. Тогда Эллис с чисто женской быстротой изменилась в лице и обращении и превратилась в снег и лед...
Вот каким образом случилось, что они навсегда отошли друг от друга. Кого винить в этом? Кого порицать? Свалившись теперь со своего пьедестала, Трисдаль мучительно искал ответа среди осколков своей гордыни.
Голос другого человека, находившегося в той же комнате, ворвался в поток его мыслей и привел его в себя.
— Черт возьми, Трисдаль! — воскликнул брат Эллис. — Объясни же ты мне, ради бога, что такое происходит с тобой. Ты выглядишь таким жалким и несчастным, словно ты сам женился, а не присутствовал на этом торжестве в качестве самого обыкновенного гостя. Взгляни на меня, на другого участника этого преступления! Я проделал целых две тысячи миль на грязном, отвратительном банановом судне и приехал из Южной Америки только для того, чтобы потворствовать бабьему капризу. Ты посмотри, с какой легкостью я несу эту тяжелую вину на моих плечах! Из родных у меня до сих пор была только одна сестричка, и выходит теперь, что я и ее лишаюсь. Ничего не поделаешь, старина: приди в себя и выпей чего-нибудь для облегчения совести.
— Да, это верно... надо бы выпить чего-нибудь! — ответил Трисдаль.
— Между нами будь сказано, твой бренди отвратителен! — заметил его приятель, привстав с места и подойдя поближе. — Вот поезжай к нам, в Пунту-Редонду, и отведай наш бренди, который готовит старый Гарсиа. Уверяю тебя, не пожалеешь о том, что так далеко и долго ехал. Постой, постой, брат, я вижу у тебя моего старого знакомого! Скажи, пожалуйста, каким образом попал к тебе этот кактус?
— Подарок от приятеля! — уклончиво ответил Трисдаль. — Ты знаешь эту породу?
— Ну вот еще! Отлично знаю! Это — тропическое растение, которое у нас, в Пунте, ты можешь встретить на каждом шагу. Вот и название его на ярлыке! Ты знаешь испанский язык, Трисдаль?
— Нет! — ответил Трисдаль с горькой улыбкой. — А разве тут по-испански написано?
— Конечно! Мои земляки держатся старинного поверья, что листья кактуса передают тем, кому они посланы, любовный привет. Вот почему южные американцы называют эту разновидность кактуса Ventomarme, что означает по-испански: «Приди и возьми меня!»
(На русском языке рассказ впервые был напечатан в журнале «Красная нива», 1928, No 40, пер. З. Львовского. Неважно тогда переводили... Но О. Генри есть О. Генри!)
Ведь прослыть хорошим королём можно в двух случаях. Ты можешь быть королём в хорошие времена, тебе может повезти, и урожай в твоей стране будет богатым. Или же ты можешь быть королём, выводящим страну из кризиса. А если никакого кризиса нет, то ты всегда можешь его придумать — например, начать войну и показать, в каком глубоком кризисе окажется твоя страна, если не вступит в войну. В этом случае важно преувеличить трудности. Война может быть совсем небольшой, главное в ней — победить. Микаэль Бельман пошёл вторым путём, когда перед СМИ и городским руководством преувеличил количество имущественных преступлений, совершаемых приезжими из прибалтийских государств и Румынии, и сделал мрачные прогнозы на будущее. И получил дополнительные средства для того, чтобы выиграть эту в реальности маленькую, но в прессе — огромную войну. А через двенадцать месяцев, приведя последние цифры, он косвенно провозгласил себя победителем.
Несбё, «Жажда» — новый роман о Харри Холе. Есть в сети, но я купил себе книжку. Я знаю ещё кое-кого, кто тоже пошёл вторым путём и тоже любит химичить со статистикой .
(...) — Значит, если ты родился в Зваале, твое будущее предопределено. Если твой отец плотник, то и ты станешь плотником. — Верно. — И если бы вы, Джедд Лефарн, были туземцем, ваш сын был бы вынужден стать гурантом. — Лучше сказать — приговорен. — А если бы у вашего сына обнаружился талант резчика... — Ну, если бы ему очень повезло, он мог бы привлечь внимание бездетного резчика, и если бы на это место не претендовал сын другого резчика, его могли бы взять в подмастерья, только все это маловероятно. — Никогда не слышала о таком негибком обществе. — Я тоже. — С таким же успехом они могли быть и рабами, — заключила Раиса. Лефарн уставился на нее. — Они могли быть и рабами… — Он задумался. Потом снова повторил: — Они могли быть и рабами. Вот именно! Вот ключ, который я искал! Это все объясняет. Здешние города похожи на образцовые демократические государства, но на деле это самая изобретательная рабовладельческая система из всех известных, — он радостно засмеялся, внезапно осознав, что сделал большое открытие. — Когда Бюро снабдило нилинтские города ярлыком уникальных, оно даже не представляло себе, насколько они действительно уникальны. Это не демократия. Это рабовладение, где хозяевами являются сами города. Это издевательская система, при которой рабы избирают себе правительство на свободных выборах и думают, что администрация трудится на их благо, тогда как на самом деле они работают на нее. Возникал вопрос — что теперь делать? Раиса тоже задумалась. После короткой паузы она сказала: — Люди давно уже должны были сообразить, что все их правительства находятся под пятой прочно укоренившейся бюрократии. Почему же они не восстают? — Они восстают. Их к этому даже поощряют. Они бунтуют каждые выборы. Но весь их гнев умело концентрируют на правительстве, которое они сами же и выбрали. И в конце концов, когда народ уже сыт по горло своими избранниками, ему дают выпустить пар, позволяя побить верхушку камнями на рыночной площади и заменить выборный орган королевским правлением. До сих пор короли, или, по-местному, яро, вероятно, правили так погано, что народ в скором времени их свергал и требовал возвращения демократии, от которой сам же и отказался. — Лефарн помолчал и медленно продолжил, стараясь удержать поток нахлынувших мыслей. — Пока люди расточают гнев и энергию на проклятия, адресованные правительству, им кажется, что они сами выбирают свой путь, а бюрократия тем временем под прикрытием выборного органа и древней аристократии незримо продолжает властвовать. — He могут же люди быть настолько глупыми, — удивилась Раиса. — Рано или поздно они должны раскрыть обман, и тогда их гнев выльется в подлинную революцию. Лефарн кивнул. — Именно поэтому здесь так много стражников, чьей единственной задачей является надзор за населением, которое вроде бы в надзоре не нуждается. Но приходит время, когда без стражи не обойтись. Народные избранники, эти ни в чем не повинные, неопытные олухи, настолько зачарованы своим внезапным возвышением, большим жалованьем, роскошным дворцом и целой армией слуг, что покорно делают все, что им говорят, отвлекают на себя гнев народа и — под занавес — бывают изгнаны. (...) — (...) И еще одно. Как бы вы кратко сформулировали проблему Нилинта и свое решение? Ваш пример будет поучителен для агентов, работающих на других планетах. Бюро не может позволить себе дважды наступать на одни и те же грабли. Лефарн с мудрым видом кивнул. От других агентов он слышал, что каждая успешная операция Бюро заканчивается поисками очередных крупиц мудрости, которые застывают в ее легендарном полевом уставе, как мошки в янтаре — что-нибудь вроде «ДЕМОКРАТИЯ — НЕ ФОРМА ПРАВЛЕНИЯ; ЭТО СОСТОЯНИЕ УМА» — и все такое. — Боюсь, урок, полученный на Нилинте, слишком сложен для этого, — осторожно сказал Лефарн. — Эта планета являет замечательный образец демократии, которая не есть демократия, но я никогда бы об этом не догадался, если бы волею случая не попал в общество короля, который таковым не был.
Отправлено: 15.10.18 02:49. Заголовок: О, журнал "Если&..
О, журнал "Если"! К сожалению, он перестал выходить. У меня знакомый художник с ними работал (иллюстрации к рассказам), поэтому многое читала еще до выхода в печать, присылал мне тексты со своими рисунками. Спасибо, Сальери, почитаю.
Отправлено: 31.12.18 13:47. Заголовок: Я был совсем маленьк..
Старый телефон
Я был совсем маленьким когда у нас в доме появился телефон - один из первых телефонов в нашем городе. Помните такие большие громоздкие ящики — аппараты? Я был еще слишком мал ростом чтобы дотянуться до блестящей трубки, висевшей на стене, и всегда зачарованно смотрел как мои родители разговаривали по телефону. Позже я догадалася, что внутри этой удивительной трубки сидит человечек, которого зовут: Оператор, Будьте Добры. И не было на свете такой вещи, которой бы человечек не знал.
Оператор, Будьте Добры знала все — от телефонных номеров соседей до расписания поездов. Мой первый опыт общения с этим джином в бутылке произошел когда я был один дома и ударил палец молотком. Плакать не имело смысла, потому что дома никого не было, чтобы меня пожалеть. Но боль была сильной. И тогда я приставил стул к телефонной трубке, висящей стене. -Оператор, Будьте Добры. -Слушаю. -Знаете, я ударил палец… молотком….. И тогда я заплакал, потому что у меня появился слушатель. -Мама дома? -спросила Оператор, Будьте Добры. -Нет никого, — пробормотал я. -Кровь идет?- спросил голос. -Нет, просто болит очень. -Есть лед в доме? -Да. -Сможешь открыть ящик со льдом? -Да. -Приложи кусочек льда к пальцу, -посоветовал голос.
После этого случая я звонил Оператору,Будьте Добры по любому случаю.Я просил помочь сделать уроки и узнавал у нее чем кормить хомячка.
Однажды, наша канарейка умерла. Я сразу позвонил Оператору, Будьте Добры и сообщил ей эту печальную новость. Она пыталась успокоить меня,но я был неутешен и спросил: — Почему так должно быть, что красивая птичка, которая приносила столько радости нашей семье своим пением- должна была умереть и превратиться в маленький комок, покрытый перьями, лежащий на дне клетки? -Пол, -сказала она тихо, — Всегда помни: есть другие миры где можно петь.
И я как то сразу успокоился. На следующий день я позвонил как ни в чем не бывало и спросил как пишется слово fix.
Когда мне исполнилось 9, мы переехали в другой город. Я скучал по Оператору, Будьте Добры и часто вспоминал о ней, но этот голос принадлежал старому громоздкому телефонному аппарату в моем прежнем доме и никак не ассоциировался у меня с новеньким блестящим телефоном на столике в холле. Подростком, я тоже не забывал о ней: память о защищенности, которую давали мне эти диалоги, помогали мне в моменты недоумения и растерянности.
Уже взрослым я смог оценить сколько терпения и такта она проявляла, беседуя с малышом.
Через несколько лет, после окончания колледжа, я был проездом в своем родном городе.У меня было всего полчаса до пересадки на самолет. Не думая, я подошел к телефону-автомату и набрал номер: Удивительно, ее голос, такой знакомый, ответил. И тогда я спросил: -Не подскажете ли как пишется слово fix? Сначала — длинная пауза. Затем последовал ответ, спокойный и мягкий, как всегда: — Думаю, что твой палец уже зажил к этому времени. Я засмеялся: — О, это действительно вы! Интересно, догадывались ли вы как много значили для меня наши разговоры! -А мне интересно,- она сказала,- или ты знал как много твои звонки значили для меня. У меня никогда не было детей и твои звонки были для меня такой радостью. И тогда я рассказал ей как часто вспоминал о ней все эти годы и спросил можно ли нам будет повидаться, когда я приеду в город опять. -Конечно, -ответила она,- Просто позвони и позови Салли. Через три месяца я опять был проездом в этом городе. Мне ответил другой, незнакомый голос: -Оператор. Я попросил позвать Салли. -Вы ее друг? -спросил голос. -Да, очень старый друг, — ответил я. -Мне очень жаль, но Салли умерла несколько недель назад.
Прежде чем я успел повесить трубку, она сказала:- -Подождите минутку. Вас зовут Пол? -Да -Если так, то Салли оставила записку для вас, на тот случай если вы позвоните… Разрешите мне прочитать ее вам? Так… в записке сказано: » Напомни ему, что есть другие миры, в которых можно петь. Он поймет». Я поблагодарил ее и повесил трубку.
Отправлено: 01.01.19 00:31. Заголовок: Спасиб! Я попытался..
Спасиб!
Я попытался найти другие рассказы этого автора, но пока не нашёл. Зато нашёл английский оригинал и сразу два других перевода. Похоже, у вас сокращённая версия.
Имхо, в журнальной версии ключевая фраза переведена единственно удачным образом: other worlds to sing in — это именно «другие миры, чтобы петь». Тут, как и в оригинале, имеется едва заметный (что приятно) оттенок долженствования: петь нужно.
Отправлено: 29.01.19 14:19. Заголовок: Рассказ Бориса Гелле..
Рассказ Бориса Геллера из автобиографической книги «Южный ветер, долгий путь».
Ангел-хранитель, или Angel de la Guarda Personal
Что знаем мы о своей судьбе? Как влияют на нашу жизнь разные мелкие случайности, не говоря уже о магнитных бурях и метеоритных дождях? Как выглядит он, каждого из нас персональный, ангел-хранитель? Нет у меня ответов на эти вопросы, и не надейтесь. Хотя, впрочем, по вопросу об ангеле-хранителе могу, если хотите, высказаться. Ангел этот постоянного обличия не имеет, а может являться, в зависимости от обстоятельств, в том или ином образе, так что нам никогда не дано знать, ангел ли он, или просто козёл, перегородивший своей тачкой дорогу. В той истории, которую я хочу рассказать, он предстал в виде пренеприятного, толстого, самоуверенного мужика, лет под пятьдесят, которому не мешало бы постричься, погладить рубашку и почистить ботинки. Впрочем, я не представился. Сам-то я хоть и полицейский, но по образованию психолог, специалист по нейролингвистическому программированию. Так что все эти субмодальности или там рефрейминги контекста для меня столь же обычные понятия, как для механика отвёртка, а для повара — тёрка. И вот, представьте себе, лет этак двадцать пять назад попадаю я на интервью в одну контору. Занималось там мною трое: этот самый дядька и два его ассистента. Собеседование длилось целый день. Заполнил я Фрайбургский личностный опросник, нарисовал домик с большими окнами и открытой дверью, изобразил дерево с глубокими корнями и густой кроной, развёрнуто завершил все незавершенные предложения, потолковал с одним из ассистентов по поводу пятен Роршаха, а затем меня их главный спрашивает: — А почему, собственно, вы так убеждены, что подходите на должность представителя нашей организации в Аргентине? Чем вы лучше других претендентов? — Я с другими претендентами, естественно, не знаком. Но я относительно молод, образован, владею испанским, работал за границей по поручению разных организаций. — Что ж, молодость, как вы сами сказали, понятие относительное, образованность вещь ещё более неопределённая. Испанским языком владеют все выходцы из стран Латинской Америки, а за границей по поручению разных организаций бывал каждый, кто хоть раз ездил в командировку. Я, конечно, понимал, что он меня злит нарочно, что таковы правила игры, но всё равно почувствовал обиду. Ассистенты молча сидели в противоположных концах комнаты и делали пометки в блокнотах. — Вот на столе лежат два карандаша, — продолжал главный. — Они параллельны? — Мне кажется, что нет. — Что значит «кажется». Они параллельны или нет? — Нет. — Присмотритесь повнимательнее. От вашего правильного ответа многое зависит... — Нет, карандаши лежат под углом. — Я вам сейчас, на месте, дам сто долларов, если вы придёте к заключению, что карандаши параллельны. — Он вынул из кармана купюру и положил на стол. — Сто долларов немалые деньги, на них можно купить сто порций мороженого, но всё-таки она вертится! — Кто вертится? — не понял экзаменатор. — Земля. — При чём здесь Земля? Я с вами говорю о карандашах… — И карандаши тоже вертятся. Только что были параллельны, а теперь опять нет. — Вы что, идиот? Мы же обсуждаем серьёзные вещи! Давайте поставим вопрос так: если бы для блага нашего государства было необходимо заключение, что карандаши параллельны, что бы вы сказали? — А на костре жечь будете или предпочитаете паяльную лампу? — Вы свободны, — он посмотрел на меня с сожалением. О результатах собеседования мы вам сообщим. Результаты я, как психолог, мог предсказать заранее. В Аргентину поехал другой, контактный и гибкий, менее раздражительный, с более устойчивой психикой. Я сожалел об упущенной возможности долго, целых три года, пока в один прекрасный день не пришло известие о взрыве в Буэнос-Айресе. Взорвано было большое административное здание, в котором, помимо прочих организаций, помещался и офис той самой конторы, которая отвергла мою кандидатуру. А вы говорите... Как поживаешь, мой ангел-хранитель, или, как мы говорим по-испански, Angel De La Guarda Personal? .
Отправлено: 02.02.19 09:45. Заголовок: Жизнь коротка. И над..
Жизнь коротка. И надо уметь. Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу. Уходить от плохого человека. Их много. Дело не идущее бросать. Даже от посредственности уходить. Их много. Время дороже. Лучше поспать. Лучше поесть. Лучше посмотреть на огонь, на ребенка, на женщину, на воду. Музыка стала врагом человека. Музыка навязывается, лезет в уши. Через стены. Через потолок. Через пол. Вдыхаешь музыку и удары синтезаторов. Низкие бьют в грудь, высокие зудят под пломбами. Спектакль менее наглый, но с него тоже не уйдешь. Шикают. Одергивают. Ставят подножку… Компьютер прилипчив, светится, как привидение, зазывает, как восточный базар. Копаешься, ищешь, ищешь. Ну, находишь что-то, пытаешься это приспособить, выбрасываешь, снова копаешься, нашел что-то, повертел в голове, выбросил. Мысли общие. Слова общие. Нет! Жизнь коротка. И только книга деликатна. Снял с полки. Полистал. Поставил. В ней нет наглости. Она не проникает в тебя без спросу. Стоит на полке, молчит, ждет, когда возьмут в теплые руки. И она раскроется. Если бы с людьми так. Нас много. Всех не полистаешь. Даже одного. Даже своего. Даже себя. Жизнь коротка. Что-то откроется само. Для чего-то установишь правила. На остальное нет времени. Закон один: уходить, бросать, бежать, захлопывать или не открывать! Чтобы не отдать этому миг, назначенный для другого.
Отправлено: 02.02.19 14:45. Заголовок: But I came away disi..
цитата:
But I came away disillusioned. The endless talk when action was needed, the vacillations, the apathy when apathy could only result in destruction, the high-flown protestations, the insincerity and half-heartedness that I found everywhere sickened me with Russia and the Russians.
Сомерсет Моэм
(«Но я уехал разочарованным. Благодаря бесконечным разговорам, когда требовалось действовать, колебаниям, апатии, когда апатия может привести только к гибели, высокопарным протестам, неискренности и нерешительности, которые я обнаружил повсюду, меня тошнило от России и от русских».)
Я привожу цитату в оригинале не ради хвастовства, а потому, что, как всегда при цитировании в рунете нелицеприятных оценок «России и русских», налицо вкрадчивый мухлёж. Сравните мой перевод, например, с этим:
цитата:
Бесконечные разговоры там, где требовалось действовать; колебания; апатия, ведущая прямым путем к катастрофе; напыщенные декларации, неискренность и вялость, которые я повсюду наблюдал, — все это оттолкнуло меня от России и русских.
Отправлено: 01.03.19 10:04. Заголовок: "Украл" у о...
"Украл" у о. А. Кураева.
— Послушайте, Моисей. Вы знаете, как люди вас уважают, вы сказали идти, мы подорвались и пошли, не спрашивая, куда и зачем. Мы уже год бредём за вами по этой пустыне, которой нет ни конца, ни края. Но сегодня мы просим день отдыха. — Сегодня какой-то особенный день? — Конечно, сегодня же 23 адара — День египетской армии. Среди нас много служивших. Это важный для нас день. Мы хотим его отпраздновать. — Но это же армия фараона! Жестокая, бесчеловечная армия. Над вами же там издевались, вас же унижали, били. Что вы собрались праздновать? — Не обобщайте, Моисей. Вы же сами не служили, верно? Вы же больше по административно-хозяйственной части? А я 2 года отслужил. И не лишь бы где, а в ограниченном контингенте египетских войск в Нубии. И я вам скажу, что армия — это хорошая школа жизни, и я горжусь, что я прошёл эту школу. Так что, Моисей, объявляйте привал. Народ хочет праздника. А если вы не разрешите праздник, народ может взбунтоваться. И не дай вам ваш Бог, про которого вы нам всё время толкуете, увидеть еврейский бунт, осмысленный, но беспощадный. — Хорошо, мне надо посоветоваться с братом. — Аарон, народ хочет отдохнуть. Они просят разрешить им отпраздновать День египетской армии. Что делать? — Надо разрешить. Рабы любят праздники. А ностальгия — лучший праздник для раба. — Ладно, пусть празднуют. Им ещё 39 лет идти. Мы же с тобой знаем, что никто из них не дойдет до Земли Обетованной, потому что «нет рабам рая». И был праздник! Люди поставили праздничные палатки, украсили их египетскими флагами, портретами фараонов и фигурками языческих божков. По всему лагерю звучала египетская музыка. Сидя вокруг праздничных костров, выпивая самогон, приготовленный из колючек, и закусывая жареной манной, люди вспоминали, как хорошо жилось в Египте. — Не нужно плевать в своё прошлое. Египет — великая страна, и там было очень много хорошего: бесплатное образование, бесплатная медицина. Отношения между людьми были открытые, бескорыстные. — Была уверенность в завтрашнем дне: если ты работаешь на пирамидах, то можешь быть уверен, что тебя в ближайшие 300 лет никто не уволит. И пирамиды не продадут богатым американцам. «Америки тогда ещё не было», — раздался голос сверху. «Ну, значит, никому не продадут» — А еда какая вкусная была! А пиво ячменное! Нам же этот религиозный фанатик не разрешил пиво с собой взять. «Квасное», — говорит. Вот теперь пьём эту бурду полынную. — А девушки какие были! У меня бы подруга-египтяночка. Вылитая Нефертити. Так он же и девушек нормальных не разрешил с собой взять. Бежали с тем, что дома было. Вот теперь торчим в этой пустыне — без пива, без хлеба, без баб. — А я от простого каменотёса дослужился до заместителя начальника треста ПирамидМонтажСпецстрой. Я во дворце главного звездочета ногой двери открывал. Меня однажды сам верховный жрец на рыбалку пригласил. У него был охотничий домик на Верхнем Ниле….Как мы там отдохнули… — И никто евреев не преследовал. Пока этот безумец не разорался: «Отпусти», — дескать,- «Народ мой», толковые и не ленивые нормально жили. Хижины у всех свои были, никто не голодал, и срам чем прикрыть было. И праздники еврейские праздновали: Песах, Хануку, Пурим. «Хорош выдумывать», — раздался раздражённый голос сверху,-«Песах у вас сейчас. Пурим я придумал через 500 лет, а Хануку через 1000». «Эй вы там, наверху, не мешайте вспоминать. Вы что-то там диктуете своему другу-Моисею, вот и диктуйте, а мы лучше знаем, что мы праздновали». — А к нам на строительство канала однажды приехал любимый певец фараона Иосиф Бен-Давид. Какой он дал концерт! Часов 6 пел. И все слушали, как заворожённые: и нубийцы, и хетты, и шарданы. И для каждого народа у него была песня на его родном языке. И все мы, рабы из разных стран, чувствовали себя одной большой дружной семьей. Иосиф, кстати, никогда не скрывал своего еврейского происхождения. В 9-м отделении концерта спел несколько песен на идиш. «Не было тогда идиш!», — взмолился голос сверху. «Может и не было, но мы пели. И, вообще, с ностальгией не спорят». — Иди, запевай И от «Голубых огоньков» костров понеслось в чёрное синайское небо: «И вновь продолжается бой, И сердцу тревожно в груди, Осирис такой молодой, И юный Рамсес впереди».
Отправлено: 04.03.19 01:06. Заголовок: "Много лет назад..
Евгений Шестаков. "Много лет назад, государь, когда ты лихо командовал в Дрездене Домом дружбы СССР-ГДР, я тоже был примерно такой же воин. До дембеля оставались дни, я изнывал, а Родина вдруг решила надо мной приколоться. Вспомнила, что зрение у меня минус 3,5, а в сумерках еще хуже, и вручила мне автомат АК-74Н со здоровенным ночным прицелом НСПУ. Это квинтэссенция нонсенса, государь, примерно то же, что перед выставкой накрасить собаке губы. Похихикав, Родина пошла дальше и вручила мне еще одну необходимую вещь – мотоцикл МВ-650 с люлькой. Который я водить не умел, поэтому двигателя на нем не было. Здравствуйте, супостаты, я сержант Женя, сумеречный снайпер на тяжелом военном самокате с люлькой, прошу бояться. И когда напоследок мне зачем-то выдали широченные галифищи выпуска 1943-го года, я уже знал, что делать. Вшил в них проволоку, получилось что-то вроде парусника в очках. Долго искал, нашел, отбелил в хлорке пилотку неимоверных размеров, приколол звезду сбоку, вышла охрененная треуголка, продолжаем, расступитесь, дорогу безумию – у знакомого офицера (Долгорукий Юрий Федотович, старлей) взял ненужные туфли и покрасил их красной масляной краской. Ядерный маршал клоунского спецназа 213-й мотострелецкой дивизии Трижды Занюханного Приволжского военного округа, я вышел в отставку с блеском при всем параде. И когда спустя много лет я смотрю, как ты, государь, вынимаешь из цилиндра и показываешь миру одно удивительное оружие за другим – ой, я уже когда-то в зеркале это видел. Ты берешь МиГ-31, который поднялся в небо в 1975-м году, вешаешь под него “Искандер”, разработка которого началась в 1987-м, и говоришь, что это новенький российский “Кинжал”, хотя это старенькая советская “Ока-У”, которой накрасили губы и аккуратно побрили ноги. Ты вынимаешь “Армату”, несчастную младшую сестру умершего во младенчестве Т-95, ведешь ее под руку, спотыкающуюся, на параде, и после парада откладываешь в долгий красный ящик с кистями и бахромой. Вместо нее у тебя будут все те же Т-72 с разноцветными заплатами легких ненапряжных модернизаций, старое, доброе, надежное оружие на тот случай, если НАТО вдруг пойдет на нас биатлоном. Если войной – то нет."
Отправлено: 05.03.19 10:27. Заголовок: «Выпьем за Чейна, вы..
«Выпьем за Чейна, выпьем за Стокса, выпьем и снова нальем!»
5 марта настанет первый день весны. Оттепель, оттепель, оттепель. Будет казаться, что абсолютное зло исчезнет. Лев Разгон рассказывал, как в начале марта 53-го он вместе с другими заключенными ехал по тундре и вдруг увидел бегущую фигурку. Человек что-то страшно кричал. Сначала Разгон со спутниками решил, что за бегуном кто-то гонится, но потом стали слышны слова: «Ус сдох! Гуталинщик загнулся!» Человек приблизился, бросился на капот машины, упал в снег, вскочил на ноги и без остановки понесся дальше по тракту. Вопли разносились на многие километры по совершенно пустой и холодной тундре... А затем, продолжал Разгон, в зоне состоялся тайный молебен. Службу вели католические ксендзы, поскольку православных священников не осталось. Собравшиеся зеки — русские, украинцы, евреи, татары, чеченцы... просили — каждый на своем языке — об одном: чтобы Сталин, не дай Бог, не поправился...».
«Уже пару дней радио торжественным голосом диктора Левитана передавало о «постигшем нашу партию и народ несчастье: тяжелой болезни нашего Великого Вождя и Учителя Иосифа Виссарионовича Сталина». Пациенты туберкулезной палаты внимательно слушали сообщение, когда вдруг прозвучали знаменитые слова: «За прошедшую ночь в здоровье товарища Сталина наступило серьезное у-худ-шение! Несмотря на интенсивное кислородное и медикаментозное лечение (голос диктора все крепнет!), наступило ЧЕЙН-СТОКСОВО ДЫХАНИЕ!» Смотрю, наш Василь Алексеич (врач, также лечившийся от туберкулеза), всегда такой выдержанный, воспитанный, голоса не повысит, тут аж вскочил: «Юра, — говорит, — пора сбегать!!». И добавил незабываемые слова: «Знаю, что говорю: Чейн-Стокс — парень ис-клю-чи-тельно надежный — ни разу еще не подвел!»
Как-то раз крестьянская дочка Кристи пошла на лужайку позади матушкиного огорода и сорвала там цветок. Случилось это давным-давно, но всё же на людской памяти, то есть не сегодня и не в первый день творения, а как раз посередине. Кристи обрадовалась цветку — он и в самом деле был очень красивый — и побежала к матушке поделиться своей радостью. — Мама! Посмотри, какой я цветок нашла! Матушка поливала клумбу с гвоздиками. Но, услыхав дочкин голос, поставила кувшин и поспешила навстречу. Времени на ребёнка она не жалела. — Какой красивый! — воскликнула матушка, взяв цветок. — Я его нашла на лужайке. А как он называется? — спросила Кристи. — Ну как же! Это... это... Ой, а я и не знаю! Спроси лучше отца. Отец в это время чинил изгородь. Подбежала к нему Кристи, протянула цветок. — Папа, как он называется? — Дай-ка взглянуть... И отец отложил молоток. Он рассматривал цветок со всех сторон, внимательно и долго, а потом почесал в затылке. — Ну и ну! Забыл! А может, и вовсе не знал. Знаешь, я сегодня пойду к леснику за кротоловками. Он, верно, про цветок скажет, он про них всё знает. Обсудив с лесником свое дело, крестьянин показал ему цветок. — Как он называется? Лесник поглядел, понюхал, подумал. И в конце концов произнёс: — Я таких никогда не видел — ни в лесу, ни в поле, ни на суше, ни в хляби. Не знаю я его имени. Но ты мне его отдай: я пойду сегодня на помещичью усадьбу, так заодно спрошу у секретаря. Он малый смекалистый и книгочей к тому же — недаром очки носит. Секретарь знал о цветах всё. Или почти всё. Во всяком случае, он прочитал о цветах все книги со всего света, потому что они были собраны в хозяйской библиотеке. И едва лесник произнёс: — У меня тут цветок есть, не знаю, как называется... — секретарь тут же ответил: — Показывай его, я тебе мигом скажу! Но, взглянув на цветок, понял, что поторопился. — Удивительно! — воскликнул секретарь. — Я знаю все цветы — и научные названия, и простонародные. Но этот вид мне незнаком. Оставь его здесь, я постараюсь выяснить. Секретарь засушил цветок между страницами огромного фолианта и целый год расспрашивал о цветке мудрейших ученых со всех концов королевства. Вскоре даже заморские мудрецы принялись ломать головы: как же он всё-таки называется? И вот, спустя год, секретарь пришёл к леснику и сказал: — У твоего цветка нет никакого имени. — У какого цветка? — лесник к тому времени уже позабыл, о чем идёт речь. Секретарь, однако, продолжал: — Мудрецы со всего света порешили так: раз Адам дал имена всем цветам и травам, а этот цветок остался безымянным, значит, Господь сотворил его позже. Раз Адам не дал ему имени, значит, имени у него нету. Раз у него нет имени, его надо уничтожить. Нельзя же жить без имени! Так порешили мудрецы, и так они и сделали. — Твоя правда, — отозвался лесник. — Без имени жить нельзя. И, повстречав крестьянина, лесник сообщил ему: — У твоего цветка имени вовсе не было! — У какого цветка? — крестьянин давно позабыл эту историю. Но лесник разъяснил ему суть дела и добавил, что мудрецы порешили уничтожить безымянный цветок. — Что в мире ни делается, всё к лучшему, — вздохнул крестьянин, а за ужином сказал дочке: — У твоего цветка таки не было имени. — А где он? — спросила Кристи. — Мудрецы его уничтожили. На том разговор и окончился. И все позабыли о прекрасном цветке. Все кроме Кристи. Всю жизнь, до самой старости, Кристи вспоминала: — Я раз в детстве нашла очень-очень красивый цветок. А когда люди спрашивали, как назывался её цветок, Кристи, улыбнувшись, отвечала: — У него не было имени, но Господь знает, что творит.
Отправлено: 30.05.19 09:32. Заголовок: 29 мая 1978 года не ..
29 мая 1978 года не стало Юрия Осиповича Домбровского. Рассказ «Ручка, ножка, огуречик» в его творчестве — особенный. Написанный в 1977 году, он оказался пророческим: в нем писатель фактически предсказал обстоятельства своей смерти. В марте 1978 года, вскоре после выхода на Западе романа «Факультет ненужных вещей», 68-летний Домбровский был жестоко избит группой неизвестных в фойе ресторана Центрального дома литераторов в Москве. Через два месяца после избиения он скончался в больнице.
Отправлено: 02.06.19 19:14. Заголовок: Я читал этот рассказ..
Я читал этот рассказ в журнале, и там он мне почему-то показался очень большим, почти как повесть. Это хорошо, что я его теперь увидел на целиком на странице: он, значит, не большой, а просто великий.
Вам также может понравиться:
цитата:
Михаил Жванецкий
Воспитание
Вкус с детства. Музыка с детства. Язык с детства. Литература с детства. Потом времени не будет. В нас воспитали с детства нежность, правдивость. И мы, выйдя из школы, получили жизнь в лицо. Но не изменились. Потому что воспитание — сила непреодолимая. Мы знали, что ничего нет ужасней, чем ответить на подлость подлостью. Мы знали, что, если на крик отвечаешь криком, доказать ничего не можешь. Мы чувствовали стеснение (какое хорошее слово), когда видели обнажённого человека. Даже женщину. Даже красивую. Мы чувствовали стеснение, когда видели ругательство на заборе. Хотя мы уже понимали, что забор существует для написания таких слов. А где же ещё их писать, не в книгах же. Мы боролись с заборами и из-за этого тоже. И из-за воспитания мы стеснялись предавать и доносить. Кто-то всё равно доносил. Но мы не доносили. Кто-то шел работать в КГБ. Кто-то был надзирателем. Кто-то был парторгом. А кто-то учился в высшей партшколе. Мы трусили отчаянно, но не шли туда. И не подписывали писем ни с осуждением, ни с одобрением. Может быть, если бы били... Но пока не били, мы не подписывали. И никакой тут смелости не было. Тут было воспитание. И вообще, мне кажется, что мужество — это не та смелость, которая есть и у бандита, это что-то, связанное с другими людьми. Я люблю краснеющих в дебатах. Попал впросак и покраснел. Не ополчился на всех. Не закричал: «А вот это!» — переводя разговор на другое. А покраснел за то, за сказанное. Довёл до конца тему, а не вывел всех из себя. Испытал стыд. Он понял. Отсутствие воспитания помогает говорить. Наличие — слушать. Воспитание отсеивает невысказанное. А значит, освобождает массу времени от пустой болтовни и пустых просмотров. А их отсутствие создает вкус, делает человека умней, молчаливей и приятней. Чем больше вы находите лишнего, тем лучше. Необходимое — для каждого своё.
По-моему, смысл здесь такой: воспитание заставляет промолчать, когда от тебя ждут, что ты о ком-то или о чём-то скажешь что-то плохое (или разделишь чьё-то плохое мнение). Поскольку смысла в этом нет, к тому же это может быть неправдой. А тупое «общение» и тупые фильмы именно из таких разговоров и состоят. Поэтому экономится время, которое иначе было бы потрачено на тупость. .
Отправлено: 08.06.19 14:24. Заголовок: :sm92: У меня есть..
цитата:
У меня есть приятель — музыкант из Нью-Йорка. Он иногда даёт благотворительные концерты в домах престарелых: поёт, играет, читает стихи советским пенсионерам, занесенным судьбой или привезенным детьми в Америку. В одном доме престарелых его перед концертом предупредили не говорить с пенсионерами о политике и ни в коем случае не затрагивать российско-украинский конфликт. «Я, в общем-то, и не собирался», — ответил удивленный приятель. «Пойдем за мной», — пригласил его директор дома престарелых и показал две большие комнаты с одинаковыми рядами стульев и одинаковыми телевизионными экранами на одинаковых стенах. Одна комната с русским телевидением для встающих с колен сталинистов-путинистов (некоторые из-за артрита встать с колен не могут, поэтому болеют за Россию, сидя в инвалидных креслах), другая комната с украинским телевидением и с американскими и канадскими каналами на украинском языке — для «бандеровцев». «Группы не общаются друг с другом», — разъяснил директор, — «Редкие контакты всегда заканчиваются конфликтами, а недавно два старика подрались. Реально подрались! Их санитары разнимали. Один другому стулом разбил голову». Мне показалось, что это лучший пример советского апокалипсиса: в американском доме престарелых, построенном и содержащимся на деньги американского налогоплательщика, с врачами, медсёстрами, социальными работниками, уборщиками, оплачиваемыми этим же налогоплательщиком, бывший лектор рижского общества «Знание», русский патриот Семён Израилевич Гутенмахер, вступившись за честь российского Черноморского флота, стулом (тоже купленным на деньги американского налогоплательщика) проломил череп бывшему заместителю главного инженера НИИ «Укрспецбумпром», украинскому националисту Исааку Давидовичу Циперовичу. «Забавные старики», — сказал зашивавший рану уроженец Ирака доктор Фейсал родившейся в Иране медсестре Ильхар. Сказал на английском языке, который забавные старики не понимают.
Был фильм голливудский, надо вспомнить, там двое общались по почте - тоже из разного времени. Сейчас попробую найти.
Нашли?
Фильм есть и вот такой — именно с телефоном: https://kino-v-online.net/10106-izvinite-nomer-vernuy-online-film.html В любом случае этот фильм оч. симпотный (правда, довольно печальный) — и совсем короткий. Он по С. Кингу, — есть и в виде текста, т. е. в виде опубликованного сценария; я хотел и его дать, но по-русски у них получился текст ни разу не хороший, поскольку совершенно гнусно переведённый. Даже название (Sorry, Right Number) переведено криво. Вот что это такое: «Извините, номер верный»?! Нужно было как название звучит в фильме: «Извините, вы не ошиблись номером». Даже не соблюдена игра слов в ключевой реплике, прозвучавшей по телефону: там есть некоторая игра слов: оборванную (умышленно?) зловредным телефоном фразу можно понять и как «Пожалуйста, заберите...» (меня отсюда), и как «Пожалуйста, положите...» (мужа в больницу на обследование)! Фильм переведён значительно лучше. .
Месть "Жена, теща и дети уехали на дачу. Остался один на один с тестем. Тот, как обычно, выпил рюмочку, кинул себе в жерло вулкана пельмень и завел старую пластинку:
- Вот, при Иосифе Виссарионыче, мир праху его, был порядок. Но не просто порядок, а железный порядок. Чтоб, если мышь пикнет не по назначению, ее тут же в органы и на выселки. Или еще чего похлеще!
Раньше я не выносил такие речи и тут же лез в драку. Кричал что-то про репрессии, про дядю Колю, пропавшему где-то в Казахстане. Про деда, раскулаченного и сосланного в Печору. Короче, чуть до драки не доходило. Но сегодня я молчал, и тому была веская причина. Тесть, не видя ответной реакции, несколько озадаченно продолжил:
- Вот Путин. Тот, конечно, молодец. Нассал в глаза американцам, отобрал у них наш Крым. Но против Иосифа Виссарионыча - слабак. Что он со всей вашей братией валандается, не понимаю. А вот бы посадить всех в вагоны и на севера!
Тут тесть прикрыл глаза и мечтательно промурлыкал сквозь усы:
"По тундре, по железной дороге, где мчит курьерский Воркута-Ленинград".
Он кинул в себя еще рюмочку и победоносно посмотрел на меня. Я продолжал молчать и это, было видно, его серьезно озадачило.
- Молчишь? Сказать уже нечего. Вот Светка, дура, вышла за тебя. И я тогда не знал, что ты врагом окажешься. Пятая колонна. Придет, придет время, всех ваших прищучим. Узнаете тогда, чем ваша фондовая биржа отличается от шконки и лесоповала. Мать вашу.
Я, продолжая читать "Зеленого короля" Сулицера, промолчал вновь и только внимательно посмотрел на тестя через очки. Это его взбесило окончательно.
- Санкции им, видите ли, не нравятся. Пармезану им не хватает. А попробовали бы как мы. На хлебе да на воде БАМ строить!
Тесть всю свою жизнь проработал начальником дистанции пути в Питере и, судя по его брюху, питался всю свою жизнь в общем даже неплохо и ни на БАМе, ни на какой-нибудь другой стройке коммунизма и близко не был. Но я опять промолчал. Тот, видя, что сегодня спорить не с кем, остыл и позвал меня на балкон выкурить по сигаретке перед сном. И только мы задымили, под балконом остановился какой-то черный ретромобиль , оттуда вышли три человека в черных, кожаных плащах и направились к нашему подъезду.
- Во, гляди, - восторженно указал на них пальцем тесть. Небось Путин мои слова услышал и щас как арестует пол нашего подъезда. Вот на таких же машинах, мне мой отец рассказывал, раньше НКВД по ночам приезжал. Врагов народа за яйца хватал и на Колыму! И на Колыму!
Ну, тут я немного приподниму завесу секретности. Вчера, зная, что мне предстоит жить вместе с тестем неделю и испытывать все эти семь дней или 168 часов непрерывное информационное давления, я нашел в Интернете одну контору и договорился с ними устроить у нас маленький спектакль для одного зрителя. И спектакль этот назывался "Арест врага народа в стиле 37 года". Стоимость - одна тысяча американских тугриков. В приложении к договору было указано, что зубов тестю не выбивать и никаких физических воздействий не применять. Хотя я и просил, но директор той фирмы был не приклонен:
- Попугать, попугаем. Но сидеть из-за вашего тестя я не намерен. И, вообще, прежде, чем жениться, надо было познакомиться с родственниками поближе!
И где-то он был прав. Но тут раздался звонок в дверь.
2 часть
Тесть как-то сразу напрягся.
- Погоди-как, сынок, не открывай. Мало ли что. Я сам в глазок посмотрю.
Он подкрался к входной двери и посмотрел в дверной глазок.
- Кто там?
- Это соседи снизу. Вы нас опять затопили! - раздался взволнованный женский голос.
- Как затопили! Не может быть!
Тесть быстро снял дверную цепочку и открыл дверь. Но вместо соседки в домашнем халатике в квартиру вошли три здоровых амбала. Как раз те, которых мы видели с балкона.
- Никифоров Петр Сергеевич кто из вас будет? - спросил один из них, видимо главный.
- Я-я, - слегка заикаясь и побледнев, ответил тесть. - А что случилось, товарищи?
- Тут вопросы задаем мы. Присядьте, Петр Сергеевич. Нам предстоит долгий разговор. - И человек в кожаном плаще незаметно подмигнул мне. И тут у меня на душе такая музыка заиграла. Я смотрел на внезапно потерявшего в росте тестя, на его опущенные уголки рта, на растерянные и испуганные глаза. Бетховен. Пятая симфония. Не меньше. Парапапам. Парапапам!
Тесть присел на табурет.
- Я готов ответить на все ваши вопросы, товарищи. Только скажите, может вы ошиблись. Может вы пришли не за мной, а вон за тем молодым человеком? - и он указал взглядом на меня.
"Вот, сука", - подумал я.
Но человек в кожаном плаще только рассмеялся сухим и неприятным смехом.
- Органы никогда не ошибаются. И если к вам пришли так поздно, то это вовсе не ваша заслуга. Это наша недоработка. И мы ее сейчас исправим. Курите?" - он протянул серебрянный портсигар тестю с папиросами "Герцеговина Флор". Эти папиросы я вчера по всей Москве искал. Удалось найти только на "Авито".
Тесть взял папиросу, постучал ее по столу, смял двумя пальцами и прикурил от протянутой ему бензиновой зажигалки. В это время один из амбалов включил настольную лампу и направил ее на тестя. Второй же встал у него за спиной.
- Итак, Петр Сергеевич, нам стало известно от проверенного источника...
- Федька - сосед накапал, - вскочил с табуретки было тесть. Но его очень быстро вернули на место.
- Не надо дергаться, Петр Сергеевич. Я продолжаю. - человек в кожаном плаще достал из потертого временем портфеля (тоже купленного мной на "Авито") папку с документами.
- Продолжим. Вы были этим летом во враждебной нам отныне Турции и с какой целью?
- Я отдыхал там. По системе "все включено". Но, товарищи, дорогие вы мои, откуда же я тогда мог знать, что это враги?
- А знать не надо. Надо чувствовать. Как виски дерьмовый пить на халяву, так вы все горазды. А как Родину любить, когда все выключено, так и нет никого. Ишь ты. Флаг власовский под иконами повесил. Сука потная. Враг народа. Подстилка пиндосовская!
Я увидел, что человек в кожаном плаще начал заводиться, но не придал тогда этому большого значения. А тот продолжал прессовать тестя:
- В глаза мне смотреть! И отвечать только "Да" и "Нет". "Да" и "Нет". И если ты мне, падла, соврешь, то твои яйца утром будут болтаться на березе под твои окном. А ты сам в это время будешь писать явку с повинной на Лубянке. Ты все понял, Петр Сергеевич, или еще разок объяснить?
Я никогда не видел, как человек может седеть прямо у тебя на глазах. Было четкое ощущение, что мы с тестем переместились на машине времени в его любимую и почитаемую эпоху. И хотел уже было вмешаться в происходящее. Но тут тяжелая рука одного из амбалов вдавила меня в кресло.
- Не надо нам мешать. Мы всего лишь выполняем поставленную перед нами задачу.
И я затих. Далее последовала целая серия быстрых вопросов.
- Вы любите Путина?
- Да!
- Вы писали в органы заявление на своего зятя?
- Нет, но я уже был готов...
- Не надо. Только "Да" и "Нет". Вы пьете виски, джин, ром?
- Нет. Только нашу, родимую!
- Врете. Вот фото. Вы в мексиканском ресторане пьете текилу.
- Признаю. Было. А что мы с Мексикой теперь тоже воюем?
- Молчать. Не вам решать - с кем мы воюем. "Да" или "Нет"! "Да" или "Нет"! Только "Да" или "Нет"!
- Марка вашей машины - "Форд"?
- Да.
- Компьютер марки "Яблоко"?
- Да.
- Вы верите в бога?
- Да
- Вы коммунист?
- Был, каюсь. А как надо?
- Надо правду. Остальное напишем мы. Вы, Петр Сергеевич, даже не представляете, в какую историю вы вляпались. Живете с врагом народа, - тут палец человека в кожаном плаще указал на меня. - Ваша дочь с ним спит, а вам хоть бы хны. Жрете санкционный сыр, присылаемый вам с Финляндии от вашей двоюродной сестры. А значит плюс ко всему - родственники за границей. А это оттягощающие и меньше десяти лет с конфискацией я уже и предположить не могу. Но пойдем дальше и будем вынимать все ваши скелеты из ваших шкафов!
Теперь можно отвечать поподробнее. И расслабьтесь, Петр Сергеевич. Я же чувствую, что вы в душе наш. Ну, немного заблудились в политической ситуации. Это бывает. А вот если все сейчас как на духу мне расскажите, то я, так и быть, похлопочу перед начальством. Может срок и скинут. А то и вовсе условный дадут. И пойдете вы не по расстрельной 58 статье, часть 1-а. "Измена Родине" со всеми вытекающими. А по той же статье, но часть четвертая. Всего лишь "Оказание помощи международной буржуазии". Три года всего. Хотите выпить? - и человек в кожаном плаще протянул тестю фляжку. Тот жадно сделал несколько глотков и начал торопливо и быстро говорить, щурясь от света настольной лампы:
- Я виноват, я очень виноват, что опустился с головой во все это буржуазное дерьмо. Я предал интересы партии и государства. Я не пошел воевать за Донбасс и только смотрел его по телевизору. Я был рад возвращению Крыма, но поехал не туда, а рванул в проклятую отныне и до конца века Турцию. Я не пошел громить их посольство, когда они сбили наш истребитель. Я ел на Новый Год их мандарины, хотя и подозревал, что они далеко не абхазские. Я не проклял свою дочь, когда узнал, что она хочет переехать с этим придурком в Европу и жить там. И я ел, ел этот проклятый сыр, чтоб он навек застрял у меня в глотке!
Человек в кожаном плаще с интересом разглядывал тестя, как-то даже любуясь им. Потом он внезапно побагровел и закричал:
- Этого мало! Ты, сука, должен каяться на коленях передо мной. Это я прошел Донбасс. Это я воевал за тебя в Крыму. Это я зализывал раны здесь, когда ты жарил свою жопу в Анталии. Это ты теперь крестишься на купола и порвал свой партийный билет, когда испугался насмерть в 91 году. Это ты предал Сталина - нашего великого вождя и учителя!
И он со всего размаха ударил тестя по лицу. У того пошла кровь из носа и он тихо сполз с табуретки на пол. Я вскочил и бросился на его защиту. Но куда там против троих... Когда они ушли, я подполз к тестю и обрадовался, что тот осмысленно смотрит на меня и пытается что-то сказать. Потом я ушел в ванну, смывал там кровь и размышлял на тему, что за тысячу моих американских тугриков меня же и ...
Но тут раздался тихий голос с кухни:
- Сынок, ты прости меня, сынок. Только Светке и ее матери не говори ничего. А в Европу езжайте, я против не буду.
И тогда я подумал: "А, может и не зря я все это затеял. Как вы считаете"?
Жила-была бедная семья. Детей было много, а денег мало. Бедная мать крутилась как могла: готовила, стирала, орала, раздавала подзатыльники и громко сетовала на жизнь. Наконец, окончательно выбившись из сил, она пошла за советом к раввину. Вышла от него в задумчивости. И с тех пор женщину как подменили. Вроде и денег в семье не прибавилось. И дети послушнее не стали... Но теперь мама не кричала на них с утра до вечера, а с лица её не сходила приветливая улыбка. Раз в неделю она на весь вечер запиралась в своей комнате. Детей мучило любопытство. Однажды они проковыряли дырочку и заглянули к маме. Она сидела за столом и... пила чай со сладкой булочкой.
— Мама! Мы тоже хотим! - возмущённо заныли дети.
— Ша, дети! — строго сказала та. — Я делаю вам счастливую маму! .
Отправлено: 10.12.19 22:54. Заголовок: Три с минусом Илья ..
Три с минусом
Илья Ильф, Евгений Петров
(Единственная прижизненная публикация: Чудак, 1929. №41. Подпись: Ф. Толстоевский)
Некоторые скептики утверждают, что наши писатели пишут плохо. Это преувеличено. Пишут они хорошо. А вот говорят, действительно, неважно. Объясняется это тем, что большинство из них обучались в гимназиях и до сих пор при виде кафедры, к которой их вызывают, испытывают непобедимый страх. Между прочим, в своем быту они очень разговорчивы. Как гимназисты на большой перемене. С жаром и жестикуляцией они набрасываются друг на друга, дергают за пуговицы, кричат об «установках», целеустремленности, о смысле жизни. Но стоит им только собраться в одном месте, усесться за стол под взглядами публики и подчиниться воле диспутного регламента, как гимназический страх вселяется в их робкие души. — О чем сегодня будет спрашивать Суслин? Ты не знаешь? — О реках и озерах Южной Америки. Я ничего не выучил. И вызванный к доске ученик вместо того, чтобы плавно повествовать о реках и озерах Южной Америки, пытается рассказать о флоре и фауне Соломоновых островов (сведения, почерпнутые у Жюля Верна). На этот раз писателям был задан урок о Пильняке. — Что будет? — трусливо шептала Вера Инбер. — Я ничего не выучила. Олеша испуганно написал шпаргалку. Всеволода Иванова грызло сомнение: точно ли река Миссури является притоком Миссисипи. Зозуля, согнувшись под партой, лихорадочно перелистывал подстрочники, решебники и темники. И один только Волин хорошо знал урок. Впрочем, это был первый ученик. И все смотрели на него с завистью. Он вызвался отвечать первым и бойко говорил целый час. За это время ему удалось произнести все свои фельетоны и статьи, напечатанные им в газетах по поводу антисоветского выступления Пильняка. На него приятно было смотреть. Кроме своих собственных сочинений, Волин прочел также несколько цитат из «Красного дерева». Публика насторожилась. Посыпались записки. Одни требовали ареста Пильняка. Другие просили прочесть «Красное дерево» целиком и полностью, якобы для лучшего ознакомления с проступком писателя. Кроме того, поступила записка с вопросом: «Будут ли распространяться норвежские сельди, поступившие в кооператив № 84, и по какому талону?» После Волина говорил Зозуля. Нежным голосом он сообщил, что писатели вообще люди мало сведущие и что им нужно учиться, учиться и учиться. При этом Мих. Левидов покраснел. Он, как видно, совсем не знал урока и рассчитывал только на то, что его не вызовут. Ученику Шкловскому, как всегда, удалось обмануть учителя. Он все-таки произнес речь о флоре и фауне Соломоновых островов, хотя были заданы реки и озера Южной Америки. Легко обойдя вопрос о Пильняке, Шкловский заявил что писателю нужна вторая профессия и только тогда он будет хорошим писателем. На брошенную ему записку ученик Шкловский Виктор не ответил. Записка была гадкого содержания: «Вторая ваша профессия известна — вы непременный участник диспутов. Но какая же ваша первая профессия?» Всеволод Иванов боязливо пробрался к кафедре. Ему мучительно хотелось сказать, что он не оратор, но, вспомнив, что это выражение уже принадлежит Горькому, он совсем растерялся и урока не ответил. Вера Инбер наполнила зал меланхолическими стонами. — Вы жалеете птичку? — сказала она тоненьким голоском. — Жалеем, — хрипло ответили сидевшие в первых рядах контрамарочники. — А овечку вы жалеете? — допытывалась писательница. Зал видимо жалел овечку. — Так пожалейте же и писателя, — заключила Вера Инбер. — Ему очень, очень трудно писать! Так как это не имело никакого отношения к Пильняку, то зал сочувственно похлопал писательнице. Юрий Олеша читал свою речь по бумажке. Громовым голосом он опубликовал популярный афоризм о том, что если дать овцам свободу слова, то они все равно будут блеять. — Пильняк проблеял, — заявил Олеша. Справедливость этого положения никто не оспаривал. Левидов осуществил заветную мечту публики. Он не говорил и радовался этому, как дитя. В общем, писатели отвечали по политграмоте на три с минусом. Но так как пишут они на три с плюсом, то публика была очень довольна, что увидела всех в лицо. .
Отправлено: 10.02.20 14:02. Заголовок: Поэт Сидоркин, наход..
Поэт Сидоркин, находясь инкогнито среди читателей, провел анкету для выяснения своего места в литературе. Он раздал читателям бумажки с фамилиями: Пушкин, Лермонтов, Сидоркин, Есенин, Маяковский, - и предложил ненужное зачеркнуть.
Все вычеркнули Сидоркина.
Это было невероятно. Как будто читатели договорились между собой. Но они не договаривались, они даже не были знакомы друг с другом. И при этом - все! - вычеркнули Сидоркина.
Махнув рукой на классическое прошлое нашей литературы, Сидоркин составил новый список: Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Сидоркин, Николай Доризо. И опять все вычеркнули Сидоркина.
Тогда Сидоркин решил увеличить список. На этот раз читателям были представлены: Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Сидоркин, Тютькин, Вознесенский, Рождественский и Николай Доризо. Одну лишнюю фамилию предлагалось читателям зачеркнуть.
На этот раз читательские мнения разделились. Одна треть, с упорством, достойным лучшего применения, продолжала считать лишним Сидоркина. Но две трети вычеркнули Тютькина, фамилия которого показалась им менее благозвучной.
Теперь Сидоркин имел все основания написать: "В проведенной среди читателей анкете почти семьдесят процентов опрошенных любителей поэзии в числе самых любимых своих поэтов назвали такие имена: Пушкин, Лермонтов, Маяковский, Сидоркин и другие".
Отправлено: 17.02.20 09:41. Заголовок: Если бы классики жил..
Если бы классики жили в наше время. Чат классиков
Пушкин: Господа, а вы знаете, что нас читают все меньше и меньше!
Лев Толстой: Все, все вокруг стали блогерами. Размещают только картинки с подписями. А про мою "Войну и мир" пишут: много букф.
Чехов: Возможно, они слишком прямо восприняли мой афоризм: Краткость - сестра таланта.
Некрасов: А мою "Кому на Руси жить хорошо" Роскомнадзор запретил. Усмотрели признаки экстремизма.
Пушкин: Лермонтову вообще пятнадцать суток дали за оскорбление власти. Разместил в "ВКонтакте" стих про немытую Россию. Никто не читал еще?
Бенкендорф: В "Вконтакте" одни менты сидят. Сколько можно вам говорить, чтобы там не постили.
Достоевский: Меня вообще-то и Фейсбук забанил. За жестокие сцены в "Преступлении и наказании". Мол нельзя нынче старушку топором.
Бенкендорф: Тургеневу на Пушкинской вообще наркотики подбросили. А он им:"Я Му-Му написал. Я Му-Му написал". Чихали они на это Му-Му. Сидит теперь в СИЗО. "Записки охотника" свои дописывает.
Солженицын: А меня из школьной программы исключают. Вместо Архипилага Евангелие хотят теперь поставить.
Лев Толстой: Попы всех уже достали. Их в дверь, они в окно. Скоро и меня, чую, из школьной программы попросят.
Салтыков-Щедрин: Идиотизм указов нынешней власти компенсируется только их повсеместным неисполнением.
Блок: Просто сейчас в моде патриотизм и религиозность. Вот послушайте: "В белом венчике из роз впереди Иисус Христос". Уже сто лайков собрал и пять перепостов. Даже в журнале "Фома" хотят публикацию сделать!
Крылов: А меня вот в Единую Россию приглашают. Говорят, будете писать басни для нашей партии.
Пушкин: Ха-ха-ха. Иван Андреевич, хватит нас баснями кормить. Там наверху и без вас хорошо справляются. Вот послушайте, что я про них написал: "Властитель слабый и лукавый. Презренный щеголь, враг труда".
Грибоедов: Иван Андреевич, ни в коем случае. Не ходите. Я бы точно не пошел. Служить бы рад, прислуживаться тошно.
Прилепин: Позвольте мне вмешаться.
Пушкин: Это чат классиков. Сами его покинете, молодой человек, или мне, как админу, вас забанить?
Достоевский: Господа, никто не знает как быстро получить Шенген. Хочу на воды в Баден-Баден.
Лев Толстой: Казино вы хотите и девочек.
Достоевский: Все хотят. Не все могут.)
Есенин: И девушка в белой накидке сказала мне ласково:"Нет"
Маяковский: А про меня все забыли. Ни лайков ни комментов.
Горький: Зато мое "На дне" имеет огромную популярность среди юзеров.
Пушкин: Просто сейчас все ищут дно. Все время пишут: "Очередное дно пробито"!
Ильф и Петров: Сейчас время такое. Для авантюристов и мошенников. Мы даже задумали написать продолжение про Остапа Бендера. Как он решил отнять миллион у господина Сечина.
Достоевский: Сечин потерю миллиона даже не заметит. Ему миллион потерять, как вам пуговицу.
Аксенов: Зато Крым наш!
Горький: Мать, мать, мать... Кстати, хорошее название для романа.
Сбербанк: Предлагаем выгодную ипотеку.
Саша Черный: Модераторы, выключите эту дурацкую рекламу. Достало уже.
Гоголь: А я, господа, решил написать третью часть "Мертвые души"...
Пушкин: Лучше пишите продолжение "Ревизора". Есть у меня для вас один сюжетец.
Моцарт: Господа, приглашаю всех на чат Композиторов. В продаже билеты на мой концерт.
Маяковский: А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?
Булгаков: Никому в аренду квартиру не нужно? Трешка. Тихий Центр.
Прилепин: А я вот хочу вам представить мою новую повесть. Про Донбасс.
Пушкин: Все, забанен. Навечно. Тоже мне Шолохов выискался.
Шолохов: Правильное решение. Никто со мной он-лайн выпить не хочет?
Была тут также лавочка С картинами и книгами, Офени запасалися Своим товаром в ней. "А генералов надобно?"- Спросил их купчик-выжига. "И генералов дай! Да только ты по совести, Чтоб были настоящие - Потолще, погрозней".
"Чудные! как вы смотрите!- Сказал купец с усмешкою,- Тут дело не в комплекции..."
"А в чем же? шутишь, друг! Дрянь, что ли, сбыть желательно? А мы куда с ней денемся? Шалишь! Перед крестьянином Все генералы равные, Как шишки на ели: Чтобы продать плюгавого, Попасть на доку надобно, А толстого да грозного Я всякому всучу.... Давай больших, осанистых, Грудь с гору, глаз навыкате, Да - чтобы больше звезд!"
"А статских не желаете?" - "Ну, вот еще со статскими!" (Однако взяли - дешево!- Какого-то сановника За брюхо с бочку винную И за семнадцать звезд.) Купец - со всем почтением, Что любо, тем и потчует (С Лубянки - первый вор!)- Спустил по сотне Блюхера, Архимандрита Фотия, Разбойника Сипко, Сбыл книги: "Шут Балакирев" И "Английский милорд"...
Легли в коробку книжечки, Пошли гулять портретики По царству всероссийскому, Покамест не пристроятся В крестьянской летней горенке, На невысокой стеночке... Черт знает для чего!
Эх! эх! Придет ли времечко, Когда (приди, желанное!..) Дадут понять крестьянину, Что розь портрет портретику, Что книга книге розь? Когда мужик не Блюхера И не милорда глупого - Белинского и Гоголя С базара понесет?
Отправлено: 25.02.20 14:12. Заголовок: Олег Дорман рассказы..
Олег Дорман рассказывал: - Я был учеником Семена Львовича Лунгина. Однажды мы сидели на кухне у него дома и писали сценарий. В это время зашла его жена - Лилиана Лунгина, та которая перевела со шведского Малыша и Карлсона и которая корпела над очередным переводом в комнате. - Мальчики, - огорченно сказала она, - у меня там герой идет по аэропорту и держит в руке гамбургер. Я не знаю, что это такое. - Похоже на макинтош, - сказал Лунгин, - плащ наверное какой-то. - Хорошо, - обрадовалась Лилиана, - напишу, что он перекинул его через руку. Через несколько минут она снова вернулась и убитым голосом сообщила: - Он его съел.
Волод, не смешите! Все нормальные люди знают: чем больше писателя обсасывают в школе, тем меньше у него шансов, что его кто-то полюбит. Будь моя воля, я бы в школьной программе изучал и на дом задавал только 2-й ряд и что позанимательнее: поэзия 1-й половины 19 в.? Василий Туманский («Одессу звучными стихами наш друг Туманский описал...») и Денис Давыдов. Проза 1-й половины? Булгарин, Бестужев-Марлинский, барон Брамбеус. Поэзия 2-й половины? Аполлон Майков и Случевский. Проза? Соллогуб (именно через два Л и Владимир, а не Фёдор), Лесков, Григорович, Куприн... А о великих писателях говорить только мимоходом. Кто ими всерьёз заинтересуется, тому учитель может рассказать и больше (но сугубо факультативно).
Волод пишет:
цитата:
Убрали из учебника, запретили издавать - нет славы.
Шта?! Вот тут-то и будет самая слава! Историю христианства знаете?
tpek пишет:
цитата:
Чат классиков
tpek, когда это было?! Ссыль можно?
tpek пишет:
цитата:
Олег Дорман рассказывал...
Хорошее было время! Все одинаково ни черта не знали, и никто не выступал! .
Волод, не смешите! Все нормальные люди знают: чем больше писателя обсасывают в школе, тем меньше у него шансов, что его кто-то полюбит.
Я не про любовь писал, а про славу. После школы я Толстого лет через десять только взял полистать, хотя и в школе его не читал не только по русски но и по французски не читал. Однако факт, что сам Толстой ставил себя ниже Комарова.
Отправлено: 27.02.20 16:12. Заголовок: Волод пишет: Я не пр..
Волод пишет:
цитата:
Я не про любовь писал, а про славу.
Имхо, вы писали про честь. Кто читал «Об оппозиции "честь" — "слава" в светских текстах киевского периода» Ю. Лотмана, тот в курсе, что во времена раннего русского феодализма честь и слава отнюдь не были синонимами и что честь, в отличие от славы, была понятием вполне материальным: денежная награда от сюзерена или преференция от него же, отсюда и «ища себе чести, а князю славы». И ещё в том самом «Опасном соседе» Василья (как писал Тынянов) Львовича Пушкина кухарка в публичном доме говорила: «Из чести лишь одной я в доме здесь служу». Т. е. только за чаевые. Точно так это и в случае с учебничной «славой», — особенно к ней близок второй пример.
А что касается Л. Толстого, так это литература не для художественного наслаждения, а для ознакомления с тем, что очень незаурядный (не больше, но и не меньше!) человек думал по разным вопросам и как он это излагал. Хотя такое ознакомление тоже весьма интересно и, следовательно, тоже может доставить удовольствие любознательному человеку.
Отправлено: 11.03.20 09:46. Заголовок: — Анна, — сказал он,..
— Анна, — сказал он, — не просите. Если я назову вам мою фамилию, то вы немедленно встанете, покините этот зал, и я не увижу вас больше никогда. — Нет! Нет! — почти закричала я. — Да, — сказал он с грустной улыбкой, взяв меня за руку. — Поверьте мне. — Клянусь! — воскликнула я. — Что бы ни случилось, я навсегда останусь вашим другом! — Не клянитесь, Анна. Возьмите назад свою клятву, умоляю вас.
Лихо написано. Но меня больше заинтересовала вычитанная где-то инфа: Дантес, по его словам, целился противнику в ноги, — чтобы и самому уцелеть, и не убить. А стрелять явно мимо было нельзя: противник мог это заметить, оскорбиться и потребовать сходиться по новой. (Уж Пушкин, если бы заметил, непременно бы потребовал!) Но Дантес забыл, — стресс же! — что пистолет берёт выше прицела. Помните в «Идиоте»?
цитата:
— На дуэлях, должно быть, редко попадают. — Как редко? Пушкина же убили. — Это, может быть, случайно. — Совсем не случайно; была дуэль на смерть, его и убили. — Пуля попала так низко, что, верно, Дантес целил куда-нибудь выше, в грудь или в голову; а так, как она попала, никто не целит, стало быть, скорее всего пуля попала в Пушкина случайно, уже с промаха. Мне это компетентные люди говорили. — А мне это один солдат говорил, с которым я один раз разговаривала, что им нарочно, по уставу, велено целиться, когда они в стрелки рассыпаются, в полчеловека; так и сказано у них: «в полчеловека». Вот уже, стало быть, не в грудь и не в голову, а нарочно в полчеловека велено стрелять. Я спрашивала потом у одного офицера, он говорил, что это точно так и верно. — Это верно, потому что с дальнего расстояния.
Стрелять «в полчеловека» было уставом велено явно для того, чтобы повысить шансы стрелка попасть противнику в грудь или в голову. Если бы оружие, как предположил князь, брало ниже прицела, целящийся «в полчеловека» попадал бы ему (если бы попадал) именно в ноги, а зачем на войне заставлять стрелять так, чтобы противник стопудово уцелевал, вылечивался и возвращался в строй озлобленным? Значит, Дантес действительно целил именно ниже, чем попал. .
Отправлено: 24.03.20 07:42. Заголовок: Денис вошел в лифт н..
Денис вошел в лифт насвистывая что-то неопределенное, но явно веселое. Изучил свое отражение в зеркале, сунул под мышку бутылку вина, перехватил поудобнее коробку конфет и нажал на кнопку.
Ничего не произошло. Денис нажал на кнопку еще раз.
– Вас приветствует яндекс-лифт. – раздался вдруг синтезированный голос. – К сожалению ваш рейтинг не подразумевает возможности подняться до шестнадцатого этажа.
Денис несколько секунд тупо молчал.
– Че? – Ваш рейтинг не подразумевает возможности подняться до шестнадцатого этажа. – терпеливо повторил голос. – Какой еще рейтинг? – не отдавая себе отчета в том, что спорит с машиной уточнил Денис. – Рейтинг пользователя яндекс-лифта. – Что это еще за хрень?! – Рейтинг считается на основе оценок выставленных вам лифтами в последних двадцати поездках. На данный момент ваш рейтинг составляет 2.75. – Че так мало-то?! – возмутился Денис. – Рейтинг считается на основе... – Да понял я! – перебил Денис, – И че мне теперь, пешком идти?! – Ваш рейтинг позволяет совершить подъем до 5 этажа. – Да почему?! Что за логика?! – Ваш рейтинг говорит о вероятности совершения действий вандального характера либо совершения акта дефекации. – Да ты охренело, чудище! – Денис возмущенно пнул ногой лифт. – Ваш рейтинг опустился до 2.20, вы можете подняться до четвертого этажа. – невозмутимо прокомментировал лифт. – Вот су... – Денис оборвал себя. – Так, железо. Ладно. Я это так не оставлю. А пока... Это мне ехать до четвертого а дальше пешком? – Альтернативный вариант – внести залог за поездку до шестнадцатого этажа. В случае совершения вами действий вандального характера, либо акта дефекации залог возвращен не будет. – Да ты... – Денис закусил кулак, – Так, ладно, какой залог?! – 1100₽. – Ладно, хрен с тобой. Куда платить? – Приложите карточку к валидатору. – А если у меня налик? – Вы можете подняться до четвертого этажа... – Ладно, не гунди! – Денис полез во внутренний карман. – Должен предупредить, залог вернется не в полном объеме. 10% будет списано в качестве платы за пользование яндекс-лифтом. – Сука. – не выдержал Денис. – Ваш рейтинг снижен до... – Поехали, зараза!!! – Должен предупредить, что данные о вашей поездке могут быть переданы третьим лицам. – Да это кому нахрен нужны данные о моей поездке в лифте?! – Например вашей супруге.
Денис задумчиво покосился на бутылку вина, на конфеты и на обручальное кольцо.
– Да блин. Тогда едем на четырнадцатый. – проскрипел Денис. – Принято. Перед поездкой предлагаю вам приобрести вип-подписку на яндекс-лифт и... – ПОЕХАЛИ ЖЕЛЕЗО!!! – взревел Денис. – Ваш рейтинг упал до... – Поехали! – взмолился Денис.
Двери лифта наконец-то закрылись. Но через секунду снова открылись. В лифт вошла симпатичная девушка.
– Выполняю поездку до 19 этажа. – сообщил вдруг лифт. – С фига ли?! – возмутился Денис. – Мне на девятнадцатый. – улыбнулась девушка, – У меня вип-подписка. Моя поездка в приоритете. Потом вас отвезет вниз.
Денису осталось молча раздувать ноздри. Зеркало в лифте вдруг затемнилось, превратившись в экран. На нем появилась реклама.
Лучшие дрели у нас! Инструменты, впрочем, довольно быстро сменились полуголыми девицами. Надпись предлагала самых доступных девочек в Москве.
– Офигеть! Тут дети ездят, железяка! Что за реклама такая?! – возмутился Денис косясь на девушку.
Та отвлеклась от смартфона, оценила происходящее на экране.
– Она таргетированная. На основе ваших запросов в яндексе.
Мне кажется, что я — конченый человек. Я уверен, что ничто мне не поможет, никакие капли, ни даже кратковременный отпуск и поездка на юг. Я соскочил с зарубки. Я четыре дня пью, а ведь я непьющий. Я, положим, держу себя как джентльмен и даже не скандалю, но недалеко и до этого. И как все это случилось, и почему? Я словно потерял себя. Что же я за человек? Вот брошу сам на себя посторонний взгляд. Нормальный я? Конечно, нормальный. Даже более чем нормальный. Я даже чересчур хорошо владел собою. Если случалось, что меня оскорбят, я не только не скандалил, но даже, как чистейший джентльмен, в ответ только улыбался. Я добр. Я, например, дал Пенину пятнадцать франков, зная, что тот не отдаст, и даже не попрекаю его. Я не завистлив. Если кто-нибудь счастлив — черт с ним, пусть счастлив, мне наплевать. Я люблю чтение. Я развитой: я достал «Ниву» за тысяча восемьсот девяносто второй год и читал ее с увлечением. Внешность у меня приятная. Лицо полное, спокойное. Имею службу. Словом, я — человек. Что же со мной случилось? Почему мне хочется петь петухом, глушить водку? Конечно, это пройдет. И что же, собственно, случилось? Ведь этого даже рассказать никому нельзя. Это такая психология, от которой меня четыре дня трясет, а как подумаешь, особенно если начнешь рассказывать, то не получается ровно никакой трагедии. Так отчего же я пришел в такое вот состояние? Откуда такой психологический факт? Теперь спокойно поговорим о ней. Именно спокойно. И тоже бросим на нее взгляд постороннего человека. На взгляд постороннего человека, она, прежде всего, ужасно высока ростом. Как у нас на Руси говорилось, «на таких коров вешать». Изречение народной мудрости — хотя где бывал такой случай, чтобы коров надо было вешать? Когда их вешают? Но довольно. Не хочется тратить время на тяжелые и сумбурные размышления. Итак — она высока и нескладна. Руки болтаются. Ноги разъезжаются. Удивительные ноги — чем выше, тем тоньше. Она никогда не смеется. Странное дело, но этот факт я установил только теперь, к финалу нашего бытия, а прежде не то что не замечал (как этого не заметишь?), а как бы не понимал. Затем нужно отметить, что она некрасива. Не то что на чей вкус. На всякий вкус. И лицо обиженное, недовольное. А главное дело — она дура. Тут уж не поспоришь. Тут все явно и определенно. И представьте себе — ведь и это открылось мне не сразу. Уж, кажется, бьет в глаза — а вот почему-то не поддалось мгновенному определению, и баста. Может быть, оттого, что, не предвидя дальнейшего, не останавливался мыслью на ее личности. Теперь приступим к повествованию. Познакомился я с ней у Ефимовых (от них всегда шли на меня всякие пакости). Она пришла и сразу спросила, который час. Ей ответили, что десять. Тогда она сказала: — Ну так я у вас могу просидеть ровно полчаса, потому что мне ровно в половине девятого нужно быть в одном месте. На это Ефимов, засмеявшись, сказал, что уж торопиться нечего, все равно половина девятого прошла уже полтора часа тому назад. Тогда она обиженным тоном сказала, что будет большая разница, опоздает ли она на два часа или на три. А Ефимов опять посмеивается. — Значит, — говорит, — по-вашему, выходит, что, например, к поезду опоздать на пять минут гораздо удобнее, чем на полчаса. Она даже удивилась: — Ну конечно. Я тогда еще не знал, что она дура, и думал, что это она шутит. Потом вышло так, что мне пришлось проводить ее домой. По дороге выяснилось, что зовут ее Раиса Константиновна, что муж у нее шофер, а сама она служит в ресторане. — Семейная жизнь у меня идеальная, — говорила она. — Муж у меня ночной шофер. Я прихожу — его уже нет, а когда он возвращается, меня уже нет. Никогда никаких ссор. Душа в душу. Я думал, она острит. Нет, лицо серьезное. Говорит, как думает. Чтобы что-нибудь сказать, спросил, любит ли она синема. А она в ответ: — Хорошо. Зайдите, пожалуй, за мной в четверг. Ну что мне делать? Не могу же я ей сказать, что я ее не звал. Невежливо. Ну и зашел. С этого и началось. Ведь какие странные дела бывают на свете! Веду ее, поддерживаю под ручку. — Вы, — говорю, — такая очаровательная. — Но ведь надо же что-нибудь говорить. А она в ответ: — Я об этом давно догадалась. — О чем? — удивляюсь я. — О том, что ты меня любишь. Так и брякнула. Я даже остановился. — Кто? — говорю. — То есть кого? — говорю. — Одним словом, что? А она эдак свысока: — Не надо так волноваться. Не вы первый, не вы последний, и любовь вообще вполне естественное явление. Я глаза выпучил, молчу. И, заметьте, все еще не понимаю, что она дура. А она между тем развивает дальше свою мысль, и развивает ее в самом неожиданном уклоне, но чрезвычайно серьезно. — Мы, — говорит, — мужу ничего не скажем. Может быть, потом, когда твое роковое чувство примет определенную форму. Согласись, что это важно. Я ухватился обеими руками: — Вот, вот. Ни за что не надо говорить. — А я буду для тебя недосягаемой мечтой. Я буду чинить твое белье, читать с тобой стихи. Ты любишь творожники? Я тебе когда-нибудь приготовлю творожники. Наша близость должна быть как сон золотой. А я все: — Вот именно, вот именно. И, откровенно говоря, эта ее идея насчет штопки мне даже, так сказать, сверкнула своей улыбкой. Я человек одинокий, безалаберный, а такая дамочка, которая сразу проявила женскую заботливость, — это в наше время большая редкость. Конечно, она несколько экзальтированно поняла мой комплимент, но раз это вызвало такие замечательные результаты, как приведение в порядок моего гардероба, то можно только радоваться и благодарить судьбу. Конечно, она мне не нравится, но (опять-таки народная мудрость!) с лица не воду пить, а с фигуры и подавно. Я ей на прощанье обе ручки поцеловал. И потом, ночью, обдумав все это приключение, даже сам себе улыбнулся. В моей одинокой жизни можно только приветствовать появление такой чудесной женщины. Вспомнил и о творожниках. И это ведь недурно. Очень даже недурно. Решил, значит, что все недурно, и успокоился. А на другой день прихожу со службы, открываю дверь — а она сидит у меня в номере и сухари принесла. — Я, — говорит, — обдумала и решилась. Говори мне «ты». — Помилуйте! Да я недостоин. — Я, — говорит, — разрешаю. Вот черт! Да мне вовсе не хочется. Я и уперся: — Недостоин, и баста. А она все говорит и говорит. И на самые различные темы. И все такие странные вещи. — Я, — говорит, — знаю, что ты страдаешь. Но страдания — облагораживают. И смотри на меня как на высшее существо, на твой недосягаемый идеал. Не надо грубых страстей, мы не каннибалы. Поэт сказал: «Только утро любви хорошо». Вот я принесла сухари. Конечно, у них нет таких сухарей, как у нас чуевские. У них дрянь. Они даже не понимают. Знаешь, я в тебе больше всего ценю, что ты русский. Французы ведь совершенно не способны на возвышенное чувство. Француз если женится, так только на два года, а потом измена и развод. — Ну что вы! С чего вы это взяли? Да я сам знаю много почтенных супругов среди французов. — Ну, это исключение. Если не разошлись, значит, просто им нравится вместе деньги копить. Разве у них есть какие-нибудь запросы? Все у них ненатуральное. Цветы ненатуральные, огурцы с полено величиной, а укропу и совсем не понимают. А вино! Да вы у них натурального вина ни за какие деньги не достанете. Все подделка. — Да что вы говорите! — завопил я. — Да Франция на весь мир славится вином! Да во Франции лучшее вино в мире! — Ах, какой вы наивный! Это все подделка. — Да с чего вы взяли? — Мне один человек все это объяснил. — Француз? — Ничего не француз. Русский. — Откуда же он знает? — Да уж знает. — Что же он, служит у виноделов, что ли? — Ничего не у виноделов. Живет у нас на Вожираре. — Так как же он может судить? — А почему же не судить? Четыре года в Париже. Наблюдает. Не всем так легко глаза отвести, как, например, вам. Тут я почувствовал, что меня трясти начинает. Однако сдерживаюсь и говорю самым светским тоном: — Да он просто болван, этот ваш русский. — Что ж, если вам приятно унижать свою кровь… — Его и унижать не надо. Болван он. — Ну что ж — целуйтесь с вашими французами. Вам, может быть, и говядина ихняя нравится. А где у них филей? Где огузок? Разве у них наша говядина? Да у ихних быков даже и частей таких нет, как у наших. У нас были черкасские быки. А они о черкасском мясе и понятия не имеют. Не знаю, в чем тут дело, но меня это почему-то ужасно рассердило. Я не француз, и обижаться мне нечего, а тем более за говядину, но как-то расстроило это меня чрезвычайно. — Простите, — говорю, — Раиса Константиновна, но я так выражаться о стране, приютившей нас, не позволю. Я считаю, что это с вашей стороны некрасиво и даже неблагодарно. А она свое: — Заступайтесь, заступайтесь! Может быть, вам даже нравится, что у них сметаны нет? Не стесняйтесь, пожалуйста, говорите прямо. Нравится? Вы готовы преклоняться? Вы рады топтать Россию. И такая она стала омерзительная, длинная, рот перекошенный, лицо бледное. — Топчите, топчите Россию! И что тут со мной произошло — сам не знаю. Только схватил я ее за плечи и заорал козлиным голосом: — Пошла вон, ду-ура! Я так орал, что соседи в стенку стукнули. Всего меня трясло. Она еще на лестнице визжала что-то про Россию. Я не слушал. Я топтал ногами ее сухари. И хорошо сделал, потому что, если бы выбежал за ней, я бы ее прикончил. Потому что во мне в этот миг сидел убийца. Я был на волосок от гильотины. Потому что как объяснишь французским присяжным русскую дуру? Этого они понять не смогут. Вот этого французы действительно не могут. Это им не дано. .
Отправлено: 08.05.20 11:52. Заголовок: Я всегда относился к..
Я всегда относился к Коэльо скептически, но вот это проняло...
— Ах, вера всё еще жива в человеческом сердце, — подумал священник, обведя взором церковь, битком набитую рабочими одного из беднейших районов Рио-де-Жанейро, которые собрались в то воскресенье на пасхальную службу. Он был очень доволен и торжественно подошел к алтарю. Затем он услышал голос, повторявший: — А, Б, В, Г... Голос походил на детский, и это портило торжественность момента. Присутствующие тоже огляделись, чувствуя некоторое раздражение. Но голос произнес снова: — А, Б, В, Г... — Прекратите сейчас же! — потребовал священник. Ребенок, казалось, вышел из транса. Он испуганно оглянулся на других людей и покраснел от смущения. — Что ты делаешь? Разве ты не видишь, что мешаешь нам молиться? Ребенок склонил голову, и по его щекам потекли слезы. — А где твоя мать? — спросил священник. — Разве она не учила тебя, как вести себя в церкви во время службы? Не поднимая головы, мальчик ответил: — Простите, отец, но я так и не научился молиться. Я вырос на улице, без отца и матери. Сегодня Пасхальное воскресенье, и я почувствовал, что мне нужно поговорить с Богом. Я не знаю, на каком языке Он разговаривает, так что просто повторяю буквы алфавита, которые знаю. Я подумал, что там, наверху, Он мог бы соединить их вместе, чтобы создать слова и фразы, которые бы Ему понравились. Ребенок встал. — Я пойду — вздохнул он. — Не хочу беспокоить людей, которые знают, как правильно говорить с Богом. — Пойдем со мной, — позвал его священник. Он взял ребенка за руку и повёл к алтарю. Затем он обратился к собравшимся: — Сегодня, перед службой, мы произнесем особую молитву. Мы позволим Богу написать то, что Он хочет услышать. Каждая буква будет соответствовать тому времени в прошлом году, когда нам удалось сделать доброе дело, отважно бороться, воплотить мечту в реальность или просто произнести тихую молитву. И мы попросим Его привести в порядок буквы нашей жизни. Будем надеяться, что из них Бог создаст слова и фразы, которые Ему понравятся. Закрыв глаза, священник начал читать алфавит. И вскоре вся церковь твердила: — А, Б, В, Г...
Это анекдот про осиротевшего мальчишку, которого местный помещик подкармливал за то, что он весь день бегал по помещичьему лесу, а вечером помещику рассказывал обо всём, что видел. Когда мальчишка вырос, помещик сделал из него лесника и поселил в лесной избушке.
Молитвам и прочим премудростям мальчишку никто не учил, поэтому он молился по своему разумению, но однажды он повстречал в лесу священника, которому надо было пройти через лес к переправе. Лесник проводил священника, а по дороге попросил научить его молитве. Священник научил. Когда они дошли до переправы, то попрощались, священник сел в лодку и поплыл на другой берег. И вдруг слышит крики, оглядывается и видит, что лесник бежит за ним по воде. Оказывается лесник, что-то там в молитве забыл. Когда лесник догнал священника, тот ему объяснил, что учить ничего не надо. А надо молится, как молился раньше, и по возможности молиться и за священника.
Отправлено: 11.05.20 15:26. Заголовок: А! Эту историю я зна..
А! Эту историю я знаю, только в несколько ином варианте: там был не лесник, а первобытное племя на океанском острове. Когда-то давным-давно их навестил миссионер (св Патрик?), обратил их в христианство и вообще заслужил огромное уважение. Но молитвам они учились со слуха, поскольку у них не было письменности. Позже, спустя века, туда прибыли другие миссионеры и ужаснулись тому, как дикари в текстах молитв всё переврали. Они им объяснили, как правильно, и те уважительно слушали. А концовка такая же.
Но у Коэльо мне нравится идея буквально-таки литературного соавторства людей и Бога.
...Наш единственный поездной врач Зайдис покрутил головой: ранение было замысловатое. Пуля, по-видимому, была на излете, вошла в верхнюю часть живота и, проделав ход к сердцу и не дойдя до него, остановилась. Входное отверстие — не больше замочной скважины, крови почти нет. Зайдис пощупал пульс, послушал дыхание, смазал запекшуюся ранку йодом и, еще раз покачав головой, велел наложить бинты. — Как это? — вскинулся я. — А так. Вынуть пулю мы не сумеем. Операции в поезде запрещены. И потом — я не хирург. Спасти полковника можно только в госпитале. Но до ближайшего мы доедем только завтра к вечеру. А до завтра он не доживет.
Зайдис вымыл руки и ушел из купе. А я смотрел на полковника и мучительно думал: что делать? И тут я вспомнил, что однажды меня посылали в Москву за инструментами. В магазине хирургических инструментов «Швабе» я взял все, что мне поручили купить, и вдобавок приобрел длинные тонкие щипцы, корнцанги. В списке их не было, но они мне понравились своим «декадентским» видом. Они были не только длинными, но и кривыми и заканчивались двумя поперечными иголочками.
Помню, когда я выложил купленный инструмент перед начальником поезда Никитой Толстым, увидев корнцанги, он спросил: — А это зачем? Вот запишу на твой личный счет — будешь платить. Чтобы не своевольничал.
И вот теперь я вспомнил об этих «декадентских» щипцах. Была не была! Разбудив санитара Гасова (он до войны был мороженщиком), велел ему зажечь автоклав. Нашел корнцанги, прокипятил, положил в спирт, вернулся в купе. Гасов помогал мне. Было часа три ночи. Полковник был без сознания. Я разрезал повязку и стал осторожно вводить щипцы в ранку. Через какое-то время почувствовал, что концы щипцов наткнулись на какое-то препятствие. Пуля? Вагон трясло, меня шатало, но я уже научился работать одними кистями рук, ни на что не опираясь. Сердце колотилось, как бешеное. Захватив «препятствие», я стал медленно вытягивать щипцы из тела полковника. Наконец вынул: пуля! Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. За моей спиной стоял Зайдис. Он был белый как мел: — За такие штучки отдают под военно-полевой суд,— сказал он дрожащим голосом.
Промыв рану, заложив в нее марлевую «турунду» и перебинтовав, я впрыснул полковнику камфару. К утру он пришел в себя. В Пскове мы его не сдали. Довезли до Москвы. Я был счастлив, как никогда в жизни! В поезде была книга, в которую записывалась каждая перевязка. Я работал только на тяжелых. Легкие делали сестры. Когда я закончил свою службу на поезде, на моем счету было тридцать пять тысяч перевязок!
— Кто этот «Брат Пьеро»? — спросил Господь Бог, когда ему докладывали о делах человеческих. — Да так... актер какой-то,— ответил дежурный ангел. — Бывший кокаинист. Господь задумался. — А настоящая как фамилия? — Вертинский. — Ну, раз он актер и тридцать пять тысяч перевязок сделал, помножьте все это на миллион и верните ему в аплодисментах.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Чехов тоже наше всё! 
) 
Волод, не смешите! Все нормальные люди знают: чем больше писателя обсасывают в школе, тем меньше у него шансов, что его кто-то полюбит. Будь моя воля, я бы в школьной программе изучал и на дом задавал только 2-й ряд и что позанимательнее: поэзия 1-й половины 19 в.? Василий Туманский («Одессу звучными стихами наш друг Туманский описал...») и Денис Давыдов. Проза 1-й половины? Булгарин, Бестужев-Марлинский, барон Брамбеус. Поэзия 2-й половины? Аполлон Майков и Случевский. Проза? Соллогуб (именно через два Л и Владимир, а не Фёдор), Лесков, Григорович, Куприн... А о великих писателях говорить только мимоходом. Кто ими всерьёз заинтересуется, тому учитель может рассказать и больше (но сугубо факультативно). 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума