Отправлено: 15.09.17 08:43. Заголовок: Хороший текст
О бренности
Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины… Перед ним, как перед полководцем, осматривающим поле битвы, расстилалась целая картина… Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев. Вокруг напитков в художественном беспорядке теснились сельди с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра (3 руб. 40 коп. за фунт), свежая семга и проч. Подтыкин глядел на всё это и жадно глотал слюнки… Глаза его подернулись маслом, лицо покривило сладострастьем… — Ну, можно ли так долго? — поморщился он, обращаясь к жене. — Скорее, Катя! Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами… Семен Петрович, рискуя ожечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки… Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной… Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился… Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот… Но тут его хватил апоплексический удар.
Отправлено: 27.02.20 16:12. Заголовок: Волод пишет: Я не пр..
Волод пишет:
цитата:
Я не про любовь писал, а про славу.
Имхо, вы писали про честь. Кто читал «Об оппозиции "честь" — "слава" в светских текстах киевского периода» Ю. Лотмана, тот в курсе, что во времена раннего русского феодализма честь и слава отнюдь не были синонимами и что честь, в отличие от славы, была понятием вполне материальным: денежная награда от сюзерена или преференция от него же, отсюда и «ища себе чести, а князю славы». И ещё в том самом «Опасном соседе» Василья (как писал Тынянов) Львовича Пушкина кухарка в публичном доме говорила: «Из чести лишь одной я в доме здесь служу». Т. е. только за чаевые. Точно так это и в случае с учебничной «славой», — особенно к ней близок второй пример.
А что касается Л. Толстого, так это литература не для художественного наслаждения, а для ознакомления с тем, что очень незаурядный (не больше, но и не меньше!) человек думал по разным вопросам и как он это излагал. Хотя такое ознакомление тоже весьма интересно и, следовательно, тоже может доставить удовольствие любознательному человеку.
Отправлено: 11.03.20 09:46. Заголовок: — Анна, — сказал он,..
— Анна, — сказал он, — не просите. Если я назову вам мою фамилию, то вы немедленно встанете, покините этот зал, и я не увижу вас больше никогда. — Нет! Нет! — почти закричала я. — Да, — сказал он с грустной улыбкой, взяв меня за руку. — Поверьте мне. — Клянусь! — воскликнула я. — Что бы ни случилось, я навсегда останусь вашим другом! — Не клянитесь, Анна. Возьмите назад свою клятву, умоляю вас.
Лихо написано. Но меня больше заинтересовала вычитанная где-то инфа: Дантес, по его словам, целился противнику в ноги, — чтобы и самому уцелеть, и не убить. А стрелять явно мимо было нельзя: противник мог это заметить, оскорбиться и потребовать сходиться по новой. (Уж Пушкин, если бы заметил, непременно бы потребовал!) Но Дантес забыл, — стресс же! — что пистолет берёт выше прицела. Помните в «Идиоте»?
цитата:
— На дуэлях, должно быть, редко попадают. — Как редко? Пушкина же убили. — Это, может быть, случайно. — Совсем не случайно; была дуэль на смерть, его и убили. — Пуля попала так низко, что, верно, Дантес целил куда-нибудь выше, в грудь или в голову; а так, как она попала, никто не целит, стало быть, скорее всего пуля попала в Пушкина случайно, уже с промаха. Мне это компетентные люди говорили. — А мне это один солдат говорил, с которым я один раз разговаривала, что им нарочно, по уставу, велено целиться, когда они в стрелки рассыпаются, в полчеловека; так и сказано у них: «в полчеловека». Вот уже, стало быть, не в грудь и не в голову, а нарочно в полчеловека велено стрелять. Я спрашивала потом у одного офицера, он говорил, что это точно так и верно. — Это верно, потому что с дальнего расстояния.
Стрелять «в полчеловека» было уставом велено явно для того, чтобы повысить шансы стрелка попасть противнику в грудь или в голову. Если бы оружие, как предположил князь, брало ниже прицела, целящийся «в полчеловека» попадал бы ему (если бы попадал) именно в ноги, а зачем на войне заставлять стрелять так, чтобы противник стопудово уцелевал, вылечивался и возвращался в строй озлобленным? Значит, Дантес действительно целил именно ниже, чем попал. .
Отправлено: 24.03.20 07:42. Заголовок: Денис вошел в лифт н..
Денис вошел в лифт насвистывая что-то неопределенное, но явно веселое. Изучил свое отражение в зеркале, сунул под мышку бутылку вина, перехватил поудобнее коробку конфет и нажал на кнопку.
Ничего не произошло. Денис нажал на кнопку еще раз.
– Вас приветствует яндекс-лифт. – раздался вдруг синтезированный голос. – К сожалению ваш рейтинг не подразумевает возможности подняться до шестнадцатого этажа.
Денис несколько секунд тупо молчал.
– Че? – Ваш рейтинг не подразумевает возможности подняться до шестнадцатого этажа. – терпеливо повторил голос. – Какой еще рейтинг? – не отдавая себе отчета в том, что спорит с машиной уточнил Денис. – Рейтинг пользователя яндекс-лифта. – Что это еще за хрень?! – Рейтинг считается на основе оценок выставленных вам лифтами в последних двадцати поездках. На данный момент ваш рейтинг составляет 2.75. – Че так мало-то?! – возмутился Денис. – Рейтинг считается на основе... – Да понял я! – перебил Денис, – И че мне теперь, пешком идти?! – Ваш рейтинг позволяет совершить подъем до 5 этажа. – Да почему?! Что за логика?! – Ваш рейтинг говорит о вероятности совершения действий вандального характера либо совершения акта дефекации. – Да ты охренело, чудище! – Денис возмущенно пнул ногой лифт. – Ваш рейтинг опустился до 2.20, вы можете подняться до четвертого этажа. – невозмутимо прокомментировал лифт. – Вот су... – Денис оборвал себя. – Так, железо. Ладно. Я это так не оставлю. А пока... Это мне ехать до четвертого а дальше пешком? – Альтернативный вариант – внести залог за поездку до шестнадцатого этажа. В случае совершения вами действий вандального характера, либо акта дефекации залог возвращен не будет. – Да ты... – Денис закусил кулак, – Так, ладно, какой залог?! – 1100₽. – Ладно, хрен с тобой. Куда платить? – Приложите карточку к валидатору. – А если у меня налик? – Вы можете подняться до четвертого этажа... – Ладно, не гунди! – Денис полез во внутренний карман. – Должен предупредить, залог вернется не в полном объеме. 10% будет списано в качестве платы за пользование яндекс-лифтом. – Сука. – не выдержал Денис. – Ваш рейтинг снижен до... – Поехали, зараза!!! – Должен предупредить, что данные о вашей поездке могут быть переданы третьим лицам. – Да это кому нахрен нужны данные о моей поездке в лифте?! – Например вашей супруге.
Денис задумчиво покосился на бутылку вина, на конфеты и на обручальное кольцо.
– Да блин. Тогда едем на четырнадцатый. – проскрипел Денис. – Принято. Перед поездкой предлагаю вам приобрести вип-подписку на яндекс-лифт и... – ПОЕХАЛИ ЖЕЛЕЗО!!! – взревел Денис. – Ваш рейтинг упал до... – Поехали! – взмолился Денис.
Двери лифта наконец-то закрылись. Но через секунду снова открылись. В лифт вошла симпатичная девушка.
– Выполняю поездку до 19 этажа. – сообщил вдруг лифт. – С фига ли?! – возмутился Денис. – Мне на девятнадцатый. – улыбнулась девушка, – У меня вип-подписка. Моя поездка в приоритете. Потом вас отвезет вниз.
Денису осталось молча раздувать ноздри. Зеркало в лифте вдруг затемнилось, превратившись в экран. На нем появилась реклама.
Лучшие дрели у нас! Инструменты, впрочем, довольно быстро сменились полуголыми девицами. Надпись предлагала самых доступных девочек в Москве.
– Офигеть! Тут дети ездят, железяка! Что за реклама такая?! – возмутился Денис косясь на девушку.
Та отвлеклась от смартфона, оценила происходящее на экране.
– Она таргетированная. На основе ваших запросов в яндексе.
Мне кажется, что я — конченый человек. Я уверен, что ничто мне не поможет, никакие капли, ни даже кратковременный отпуск и поездка на юг. Я соскочил с зарубки. Я четыре дня пью, а ведь я непьющий. Я, положим, держу себя как джентльмен и даже не скандалю, но недалеко и до этого. И как все это случилось, и почему? Я словно потерял себя. Что же я за человек? Вот брошу сам на себя посторонний взгляд. Нормальный я? Конечно, нормальный. Даже более чем нормальный. Я даже чересчур хорошо владел собою. Если случалось, что меня оскорбят, я не только не скандалил, но даже, как чистейший джентльмен, в ответ только улыбался. Я добр. Я, например, дал Пенину пятнадцать франков, зная, что тот не отдаст, и даже не попрекаю его. Я не завистлив. Если кто-нибудь счастлив — черт с ним, пусть счастлив, мне наплевать. Я люблю чтение. Я развитой: я достал «Ниву» за тысяча восемьсот девяносто второй год и читал ее с увлечением. Внешность у меня приятная. Лицо полное, спокойное. Имею службу. Словом, я — человек. Что же со мной случилось? Почему мне хочется петь петухом, глушить водку? Конечно, это пройдет. И что же, собственно, случилось? Ведь этого даже рассказать никому нельзя. Это такая психология, от которой меня четыре дня трясет, а как подумаешь, особенно если начнешь рассказывать, то не получается ровно никакой трагедии. Так отчего же я пришел в такое вот состояние? Откуда такой психологический факт? Теперь спокойно поговорим о ней. Именно спокойно. И тоже бросим на нее взгляд постороннего человека. На взгляд постороннего человека, она, прежде всего, ужасно высока ростом. Как у нас на Руси говорилось, «на таких коров вешать». Изречение народной мудрости — хотя где бывал такой случай, чтобы коров надо было вешать? Когда их вешают? Но довольно. Не хочется тратить время на тяжелые и сумбурные размышления. Итак — она высока и нескладна. Руки болтаются. Ноги разъезжаются. Удивительные ноги — чем выше, тем тоньше. Она никогда не смеется. Странное дело, но этот факт я установил только теперь, к финалу нашего бытия, а прежде не то что не замечал (как этого не заметишь?), а как бы не понимал. Затем нужно отметить, что она некрасива. Не то что на чей вкус. На всякий вкус. И лицо обиженное, недовольное. А главное дело — она дура. Тут уж не поспоришь. Тут все явно и определенно. И представьте себе — ведь и это открылось мне не сразу. Уж, кажется, бьет в глаза — а вот почему-то не поддалось мгновенному определению, и баста. Может быть, оттого, что, не предвидя дальнейшего, не останавливался мыслью на ее личности. Теперь приступим к повествованию. Познакомился я с ней у Ефимовых (от них всегда шли на меня всякие пакости). Она пришла и сразу спросила, который час. Ей ответили, что десять. Тогда она сказала: — Ну так я у вас могу просидеть ровно полчаса, потому что мне ровно в половине девятого нужно быть в одном месте. На это Ефимов, засмеявшись, сказал, что уж торопиться нечего, все равно половина девятого прошла уже полтора часа тому назад. Тогда она обиженным тоном сказала, что будет большая разница, опоздает ли она на два часа или на три. А Ефимов опять посмеивается. — Значит, — говорит, — по-вашему, выходит, что, например, к поезду опоздать на пять минут гораздо удобнее, чем на полчаса. Она даже удивилась: — Ну конечно. Я тогда еще не знал, что она дура, и думал, что это она шутит. Потом вышло так, что мне пришлось проводить ее домой. По дороге выяснилось, что зовут ее Раиса Константиновна, что муж у нее шофер, а сама она служит в ресторане. — Семейная жизнь у меня идеальная, — говорила она. — Муж у меня ночной шофер. Я прихожу — его уже нет, а когда он возвращается, меня уже нет. Никогда никаких ссор. Душа в душу. Я думал, она острит. Нет, лицо серьезное. Говорит, как думает. Чтобы что-нибудь сказать, спросил, любит ли она синема. А она в ответ: — Хорошо. Зайдите, пожалуй, за мной в четверг. Ну что мне делать? Не могу же я ей сказать, что я ее не звал. Невежливо. Ну и зашел. С этого и началось. Ведь какие странные дела бывают на свете! Веду ее, поддерживаю под ручку. — Вы, — говорю, — такая очаровательная. — Но ведь надо же что-нибудь говорить. А она в ответ: — Я об этом давно догадалась. — О чем? — удивляюсь я. — О том, что ты меня любишь. Так и брякнула. Я даже остановился. — Кто? — говорю. — То есть кого? — говорю. — Одним словом, что? А она эдак свысока: — Не надо так волноваться. Не вы первый, не вы последний, и любовь вообще вполне естественное явление. Я глаза выпучил, молчу. И, заметьте, все еще не понимаю, что она дура. А она между тем развивает дальше свою мысль, и развивает ее в самом неожиданном уклоне, но чрезвычайно серьезно. — Мы, — говорит, — мужу ничего не скажем. Может быть, потом, когда твое роковое чувство примет определенную форму. Согласись, что это важно. Я ухватился обеими руками: — Вот, вот. Ни за что не надо говорить. — А я буду для тебя недосягаемой мечтой. Я буду чинить твое белье, читать с тобой стихи. Ты любишь творожники? Я тебе когда-нибудь приготовлю творожники. Наша близость должна быть как сон золотой. А я все: — Вот именно, вот именно. И, откровенно говоря, эта ее идея насчет штопки мне даже, так сказать, сверкнула своей улыбкой. Я человек одинокий, безалаберный, а такая дамочка, которая сразу проявила женскую заботливость, — это в наше время большая редкость. Конечно, она несколько экзальтированно поняла мой комплимент, но раз это вызвало такие замечательные результаты, как приведение в порядок моего гардероба, то можно только радоваться и благодарить судьбу. Конечно, она мне не нравится, но (опять-таки народная мудрость!) с лица не воду пить, а с фигуры и подавно. Я ей на прощанье обе ручки поцеловал. И потом, ночью, обдумав все это приключение, даже сам себе улыбнулся. В моей одинокой жизни можно только приветствовать появление такой чудесной женщины. Вспомнил и о творожниках. И это ведь недурно. Очень даже недурно. Решил, значит, что все недурно, и успокоился. А на другой день прихожу со службы, открываю дверь — а она сидит у меня в номере и сухари принесла. — Я, — говорит, — обдумала и решилась. Говори мне «ты». — Помилуйте! Да я недостоин. — Я, — говорит, — разрешаю. Вот черт! Да мне вовсе не хочется. Я и уперся: — Недостоин, и баста. А она все говорит и говорит. И на самые различные темы. И все такие странные вещи. — Я, — говорит, — знаю, что ты страдаешь. Но страдания — облагораживают. И смотри на меня как на высшее существо, на твой недосягаемый идеал. Не надо грубых страстей, мы не каннибалы. Поэт сказал: «Только утро любви хорошо». Вот я принесла сухари. Конечно, у них нет таких сухарей, как у нас чуевские. У них дрянь. Они даже не понимают. Знаешь, я в тебе больше всего ценю, что ты русский. Французы ведь совершенно не способны на возвышенное чувство. Француз если женится, так только на два года, а потом измена и развод. — Ну что вы! С чего вы это взяли? Да я сам знаю много почтенных супругов среди французов. — Ну, это исключение. Если не разошлись, значит, просто им нравится вместе деньги копить. Разве у них есть какие-нибудь запросы? Все у них ненатуральное. Цветы ненатуральные, огурцы с полено величиной, а укропу и совсем не понимают. А вино! Да вы у них натурального вина ни за какие деньги не достанете. Все подделка. — Да что вы говорите! — завопил я. — Да Франция на весь мир славится вином! Да во Франции лучшее вино в мире! — Ах, какой вы наивный! Это все подделка. — Да с чего вы взяли? — Мне один человек все это объяснил. — Француз? — Ничего не француз. Русский. — Откуда же он знает? — Да уж знает. — Что же он, служит у виноделов, что ли? — Ничего не у виноделов. Живет у нас на Вожираре. — Так как же он может судить? — А почему же не судить? Четыре года в Париже. Наблюдает. Не всем так легко глаза отвести, как, например, вам. Тут я почувствовал, что меня трясти начинает. Однако сдерживаюсь и говорю самым светским тоном: — Да он просто болван, этот ваш русский. — Что ж, если вам приятно унижать свою кровь… — Его и унижать не надо. Болван он. — Ну что ж — целуйтесь с вашими французами. Вам, может быть, и говядина ихняя нравится. А где у них филей? Где огузок? Разве у них наша говядина? Да у ихних быков даже и частей таких нет, как у наших. У нас были черкасские быки. А они о черкасском мясе и понятия не имеют. Не знаю, в чем тут дело, но меня это почему-то ужасно рассердило. Я не француз, и обижаться мне нечего, а тем более за говядину, но как-то расстроило это меня чрезвычайно. — Простите, — говорю, — Раиса Константиновна, но я так выражаться о стране, приютившей нас, не позволю. Я считаю, что это с вашей стороны некрасиво и даже неблагодарно. А она свое: — Заступайтесь, заступайтесь! Может быть, вам даже нравится, что у них сметаны нет? Не стесняйтесь, пожалуйста, говорите прямо. Нравится? Вы готовы преклоняться? Вы рады топтать Россию. И такая она стала омерзительная, длинная, рот перекошенный, лицо бледное. — Топчите, топчите Россию! И что тут со мной произошло — сам не знаю. Только схватил я ее за плечи и заорал козлиным голосом: — Пошла вон, ду-ура! Я так орал, что соседи в стенку стукнули. Всего меня трясло. Она еще на лестнице визжала что-то про Россию. Я не слушал. Я топтал ногами ее сухари. И хорошо сделал, потому что, если бы выбежал за ней, я бы ее прикончил. Потому что во мне в этот миг сидел убийца. Я был на волосок от гильотины. Потому что как объяснишь французским присяжным русскую дуру? Этого они понять не смогут. Вот этого французы действительно не могут. Это им не дано. .
Отправлено: 08.05.20 11:52. Заголовок: Я всегда относился к..
Я всегда относился к Коэльо скептически, но вот это проняло...
— Ах, вера всё еще жива в человеческом сердце, — подумал священник, обведя взором церковь, битком набитую рабочими одного из беднейших районов Рио-де-Жанейро, которые собрались в то воскресенье на пасхальную службу. Он был очень доволен и торжественно подошел к алтарю. Затем он услышал голос, повторявший: — А, Б, В, Г... Голос походил на детский, и это портило торжественность момента. Присутствующие тоже огляделись, чувствуя некоторое раздражение. Но голос произнес снова: — А, Б, В, Г... — Прекратите сейчас же! — потребовал священник. Ребенок, казалось, вышел из транса. Он испуганно оглянулся на других людей и покраснел от смущения. — Что ты делаешь? Разве ты не видишь, что мешаешь нам молиться? Ребенок склонил голову, и по его щекам потекли слезы. — А где твоя мать? — спросил священник. — Разве она не учила тебя, как вести себя в церкви во время службы? Не поднимая головы, мальчик ответил: — Простите, отец, но я так и не научился молиться. Я вырос на улице, без отца и матери. Сегодня Пасхальное воскресенье, и я почувствовал, что мне нужно поговорить с Богом. Я не знаю, на каком языке Он разговаривает, так что просто повторяю буквы алфавита, которые знаю. Я подумал, что там, наверху, Он мог бы соединить их вместе, чтобы создать слова и фразы, которые бы Ему понравились. Ребенок встал. — Я пойду — вздохнул он. — Не хочу беспокоить людей, которые знают, как правильно говорить с Богом. — Пойдем со мной, — позвал его священник. Он взял ребенка за руку и повёл к алтарю. Затем он обратился к собравшимся: — Сегодня, перед службой, мы произнесем особую молитву. Мы позволим Богу написать то, что Он хочет услышать. Каждая буква будет соответствовать тому времени в прошлом году, когда нам удалось сделать доброе дело, отважно бороться, воплотить мечту в реальность или просто произнести тихую молитву. И мы попросим Его привести в порядок буквы нашей жизни. Будем надеяться, что из них Бог создаст слова и фразы, которые Ему понравятся. Закрыв глаза, священник начал читать алфавит. И вскоре вся церковь твердила: — А, Б, В, Г...
Это анекдот про осиротевшего мальчишку, которого местный помещик подкармливал за то, что он весь день бегал по помещичьему лесу, а вечером помещику рассказывал обо всём, что видел. Когда мальчишка вырос, помещик сделал из него лесника и поселил в лесной избушке.
Молитвам и прочим премудростям мальчишку никто не учил, поэтому он молился по своему разумению, но однажды он повстречал в лесу священника, которому надо было пройти через лес к переправе. Лесник проводил священника, а по дороге попросил научить его молитве. Священник научил. Когда они дошли до переправы, то попрощались, священник сел в лодку и поплыл на другой берег. И вдруг слышит крики, оглядывается и видит, что лесник бежит за ним по воде. Оказывается лесник, что-то там в молитве забыл. Когда лесник догнал священника, тот ему объяснил, что учить ничего не надо. А надо молится, как молился раньше, и по возможности молиться и за священника.
Отправлено: 11.05.20 15:26. Заголовок: А! Эту историю я зна..
А! Эту историю я знаю, только в несколько ином варианте: там был не лесник, а первобытное племя на океанском острове. Когда-то давным-давно их навестил миссионер (св Патрик?), обратил их в христианство и вообще заслужил огромное уважение. Но молитвам они учились со слуха, поскольку у них не было письменности. Позже, спустя века, туда прибыли другие миссионеры и ужаснулись тому, как дикари в текстах молитв всё переврали. Они им объяснили, как правильно, и те уважительно слушали. А концовка такая же.
Но у Коэльо мне нравится идея буквально-таки литературного соавторства людей и Бога.
...Наш единственный поездной врач Зайдис покрутил головой: ранение было замысловатое. Пуля, по-видимому, была на излете, вошла в верхнюю часть живота и, проделав ход к сердцу и не дойдя до него, остановилась. Входное отверстие — не больше замочной скважины, крови почти нет. Зайдис пощупал пульс, послушал дыхание, смазал запекшуюся ранку йодом и, еще раз покачав головой, велел наложить бинты. — Как это? — вскинулся я. — А так. Вынуть пулю мы не сумеем. Операции в поезде запрещены. И потом — я не хирург. Спасти полковника можно только в госпитале. Но до ближайшего мы доедем только завтра к вечеру. А до завтра он не доживет.
Зайдис вымыл руки и ушел из купе. А я смотрел на полковника и мучительно думал: что делать? И тут я вспомнил, что однажды меня посылали в Москву за инструментами. В магазине хирургических инструментов «Швабе» я взял все, что мне поручили купить, и вдобавок приобрел длинные тонкие щипцы, корнцанги. В списке их не было, но они мне понравились своим «декадентским» видом. Они были не только длинными, но и кривыми и заканчивались двумя поперечными иголочками.
Помню, когда я выложил купленный инструмент перед начальником поезда Никитой Толстым, увидев корнцанги, он спросил: — А это зачем? Вот запишу на твой личный счет — будешь платить. Чтобы не своевольничал.
И вот теперь я вспомнил об этих «декадентских» щипцах. Была не была! Разбудив санитара Гасова (он до войны был мороженщиком), велел ему зажечь автоклав. Нашел корнцанги, прокипятил, положил в спирт, вернулся в купе. Гасов помогал мне. Было часа три ночи. Полковник был без сознания. Я разрезал повязку и стал осторожно вводить щипцы в ранку. Через какое-то время почувствовал, что концы щипцов наткнулись на какое-то препятствие. Пуля? Вагон трясло, меня шатало, но я уже научился работать одними кистями рук, ни на что не опираясь. Сердце колотилось, как бешеное. Захватив «препятствие», я стал медленно вытягивать щипцы из тела полковника. Наконец вынул: пуля! Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. За моей спиной стоял Зайдис. Он был белый как мел: — За такие штучки отдают под военно-полевой суд,— сказал он дрожащим голосом.
Промыв рану, заложив в нее марлевую «турунду» и перебинтовав, я впрыснул полковнику камфару. К утру он пришел в себя. В Пскове мы его не сдали. Довезли до Москвы. Я был счастлив, как никогда в жизни! В поезде была книга, в которую записывалась каждая перевязка. Я работал только на тяжелых. Легкие делали сестры. Когда я закончил свою службу на поезде, на моем счету было тридцать пять тысяч перевязок!
— Кто этот «Брат Пьеро»? — спросил Господь Бог, когда ему докладывали о делах человеческих. — Да так... актер какой-то,— ответил дежурный ангел. — Бывший кокаинист. Господь задумался. — А настоящая как фамилия? — Вертинский. — Ну, раз он актер и тридцать пять тысяч перевязок сделал, помножьте все это на миллион и верните ему в аплодисментах.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 2
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Кто читал «Об оппозиции "честь" — "слава" в светских текстах киевского периода» Ю. Лотмана, тот в курсе, что во времена раннего русского феодализма честь и слава отнюдь не были синонимами и что честь, в отличие от славы, была понятием вполне материальным: денежная награда от сюзерена или преференция от него же, отсюда и «ища себе чести, а князю славы». И ещё в том самом «Опасном соседе» Василья (как писал Тынянов) Львовича Пушкина кухарка в публичном доме говорила: «Из чести лишь одной я в доме здесь служу». Т. е. только за чаевые. 
И рассказана хорошо! 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума